Дитрих Айгнер - Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль
И для крупных проблем того времени «научный консультант» всегда держал наготове две очевидные формулы: одна гласила, что судьбу будущей войны решит введение в действие бомбардировщиков; другая — самая большая опасность для европейского мира всегда исходила из Германии, и так будет и впредь. Для обеих Линдеман имел сугубо личные основания: будучи в свое время директором летно-испытательного центра Королевских воздушных сил, он поддерживал связи как с авиационной промышленностью, так и с производством взрывчатых веществ, а по отношению к стране своего рождения он питал воистину патологическое чувство ненависти; для Черчилля, который мыслил подобным же образом, он оставался авторитетом в вопросах вооружения и — до определенной степени — в области германской политики. Советник, владеющий языком этой страны, осведомленный в ее делах, давал ему сведения о вооружении, цифровые данные и очевидные формулировки, которые Черчилль использовал, уже отойдя от дел в министерстве, с целью спасти нацию «в последний час», предотвратить национальную катастрофу и одновременно подготовить почву для собственного возвращения. Бесспорным является одно: выше всех принципов государственной бережливости, выше воспринимаемой им без всякого сомнения веры в величие и историческую миссию Англии Черчилль считал свое желание быть хозяином собственной судьбы. Теперь, когда он был свободен от ответственности за те дела, которые втянули его в пропасть политической жизни, он мог восстать и осуществить новый взлет в «высокую политику», в царство вечных законов, в котором вершатся судьбы народов.
В соответствии с таким взглядом те, которые шли на компромиссы, и «торговцы скобяным товаром» того времени не вписывались в представление о его собственной героической личности. Изучение истории, вера в свою звезду, просто потребность в политической жизни — все это указывало путь к единственной платформе, которая у него еще оставалась, которую ему могла бы дать благодарная и внимательная публика: это была внешняя политика. Она всегда была для Черчилля политикой силы и политикой вооружения. Пусть другие занимаются насущными проблемами социальной нищеты и экономической депрессии, он теперь вступал на пост хранителя судьбы нации.
Когда в 1930 году Черчилль избрал внешнюю политику новым полем деятельности, он принес и в эту сферу свою обычную увлеченность; отдаваясь ей полностью, он вряд ли мог проявить здесь какие-то другие качества, кроме прежних амбиций, опыта в области военной политики вообще и политики вооружения в частности, кроме своего большого интереса к изучению вопросов военной истории. Здесь был спрос на его знание заграницы и международных связей; он был связан по службе со знающими и владеющими языком советниками, которые часто направляли его, не упуская при этом и свои собственные интересы. К этому кругу, к мнению которых Черчилль всегда прислушивался, кроме Линдемана, принадлежал сэр Роберт Ванзиттарт, государственный секретарь министерства иностранных дел, и его коллега, Ральф Вигрэм, возглавлявший там же отдел Центральной Европы. Их всех объединяло то, что они слыли «реалистами», для которых международная политика не означала ничего другого, кроме традиционной политики власти и равновесия; именно поэтому они относились с большим скептицизмом к «идеалистическому подходу» сторонников разоружения. Черчилля же не надо было уговаривать разделить это мнение. В основе его убеждений всегда были социал-дарвинистские взгляды Савролы «о вечной борьбе за существование», об «отборе лучших» и о войне как «нормальном состоянии» в жизни народов. Для него, как и для других, «так называемый мир 1919 года» был лишь «мгновенным состоянием бессилия», «передышкой для следующего раунда». Никогда, писал он уже в 1919 году и повторял это в 1925, 1930 и 1932 годах, такой воинственный народ, как немцы, не удовлетворится подобным исходом вооруженной борьбы, ничто не удержит этот народ «от жгучей потребности в отмщении и возмездии», кроме сознания своего полного военного бессилия и подавляющей силы коалиции победителей. Тот, кто расшатывает такое соотношение сил, ослабляя, например, Францию, внося таким образом вклад во «всеобщее разоружение», тот уже сейчас готовит катастрофу следующей войны. «Разоружение стран-победительниц» — стереотипная формула Черчилля во время Женевской конференции по разоружению 1931/32 года — звучала как призыв к немцам опять взяться за меч, чтобы на иоле битвы «изменить то ужасное несчастье, которое стряслось с их страной в 1918 году».
Германский «реваншизм» был для Черчилля после того ошеломляющего, считавшегося почти невозможным крушения, произошедшего в ноябре 1918 года, величиной постоянной, которая представлялась ему тем более неизменной, что в принципе он признавал ее справедливость. В подобной ситуации — как он сам позднее откровенно признавался — он чувствовал и действовал бы точно так же. Сильные и жизнестойкие народы не сдаются после первого поражения: молодое поколение снова начнет борьбу, чтобы вернуть своей стране то положение, которое у нее было раньше.
Он ясно понимал «ненужные унижения» Версальского договора, он охотно проявил бы чувство великодушия, чтобы примирить побежденных с их судьбой, даровал бы им экономическое состояние и побыстрее вернул бы их в сообщество европейских народов, основываясь только на принципах Версальского соглашения, на исключении Германии как военной державы и основывающемся на этом создании нового равновесия, если бы он последовательно и бескомпромиссно придерживался единственно возможного пути обеспечения европейского мира. Так как в распоряжении немцев оставались экономическая, территориальная базы и человеческие ресурсы, они могли бы восстановить свое положение великой державы; поэтому следовало бы создать стабилизирующий компромисс путем установления военных поставок, в результате чего страны-победительницы получили бы «убедительное превосходство», с военной точки зрения. Еще охотнее, как он давал понять в приватных разговорах в 1928 и 1930 гг., он был готов смириться с риском германского перевооружения и связанной с этим новой гонкой вооружений, чем удовлетворить женевское требование о разоружении Франции. О принципиальном противостоянии в этом вопросе правительству Макдональда или консервативной партии можно было, по-видимому, и не говорить. В обоих случаях консультантом было одно и то же лицо — Ванзиттарт, и оба они не помышляли о том, чтобы поставить Францию в затруднительное положение. Их позиция по отношению к Германии получила резкую оценку со стороны уполномоченного по вопросам разоружения Лиги Наций Сальвадора де Мадарьяга; было высказано пожелание, чтобы послевоенные амбиции Германии «были бы ограничены средствами закона». Невзирая на все эти дипломатически любезные заявления, в Лондоне все стрелки были переведены на собственное перевооружение — прежде всего путем отмены в марте 1932 года «десятилетнего правления».
