Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь
Все же фашистам удается поджечь один наш самолет. Он сразу воспламеняется, но продолжает полет. Видно, что летчик изо всех сил борется за спасение машины и экипажа, пытается сбить пламя, уйти дальше от опасного места. Но тщетно. Бомбардировщик, словно огненный клубок, падает на землю. Кто же это? Узнать, чей самолет, кто его пилотировал до последней минуты, пока невозможно. Все стало известно, когда мы вернулись на базу, — домой не прилетел экипаж капитана Робуля. Володя Робуль — наш весельчак, замечательный летчик, его штурман Саша Бикмурзин, радист Володя Огарев, воздушный стрелок Алеша Хлуд-нев. Неужели они погибли?
В конце года в полку неожиданно появился заросший, оборванный человек.
— Что вам надо, папаша? — спросил его часовой у. контрольно-пропускного пункта.
— Доложи командиру, капитан Робуль прибыл, Часовой с подозрением оглядел незнакомца, но все же позвонил оперативному дежурному...
Что потом было, трудно рассказать! Никто не мог поверить, что перед нами Володя Робуль. Он рассказал, что с ним тогда случилось:
— Мы уже отходили от цели, когда на нас налетел «мессер». «Истреби...» — только и услышал я в наушниках голос, кажется, Хлуднева и сразу почувствовал, как самолет бросило в сторону. Одновременно прогремели наши пулеметы. «Стрелок! — зову. — Радист!» Наушники молчат. Посмотрел в штурманскую кабину. Вижу: Саша Бикмурзин как-то неестественно медленно поднимается, смотрит на меня, видимо, хочет что-то сказать и вдруг падает на пол... Самолет горит. Пламя уже охватило мою кабину. «Всём покинуть машину!» — кричу. Молчание. «Неужели ребята погибли?» — мелькнула страшная догадка. Пламя лижет сиденье, подбирается к моему лицу, стало припекать колени. Чувствую, что не могу удержать штурвал. Потом, очевидно, взорвались бензобаки, и меня выбросило из кабины взрывной волной. С трудом потянул кольцо парашюта... Приземлился во дворе какого-то особняка. Из последних сил выбрался в поле, но обожженное тело сковала сильная боль, и я потерял сознание. Очнулся, когда почувствовал, что на меня кто-то льет воду. Открыл глаза — фашисты. Нашли-таки, гады.
Полгода находился Робуль в фашистском плену в адских, нечеловеческих условиях. Как только немного зажили ожоги, попытался бежать. Его поймали. Снова лагерь. И снова побег. На этот раз удачный.
Когда после мытарств Володя прибыл в родной полк, он еле держался на ногах, был совершенно неузнаваем. И только глаза — красивые, черные, смеющиеся — остались прежними...
В марте 1945 года пришел приказ о назначении меня на новую должность — инспектором в корпус. Приступив к исполнению своих служебных обязанностей, я поспешил на аэродром, чтобы лично познакомиться и полетать с руководством полков и дивизий.
Перелетал чаще на самолете УТ-2. Это был красивый двухместный самолет. Мне он нравился, на нем можно было выполнять многие фигуры высшего пилотажа.
Однажды, возвратившись на базовый аэродром в хорошую, безоблачную погоду, я, как говорится, отвел душу. Выполнил фигуры высшего пилотажа и затем благополучно произвел посадку. А на стоянке техники обнаружили обрыв крепления стабилизатора. Оказалось, инженер корпуса полковник И. К. Гаткер был прав, когда предупреждал меня, что самолет уже старый, пилотаж на нем делать нельзя и пора его отправить в капитальный ремонт. Такое пренебрежение к рекомендации инженера корпуса могло стоить мне жизни. И это почти в самом конце войны, над своим аэродромом...
Будучи инспектором в корпусе, я не забывал и боевую работу. Мне уже не раз намекали, чтобы я не увлекался.
— Пусть, — говорили мне, — повоюет молодежь, прибывающая на пополнение, а «старикам» хватит. И наград у тебя больше, чем у других, и совесть чиста, никто тебя не упрекнет.
Но я думал иначе — решил воевать до конца. Главное — скорее разгромить врага. И если проанализировать мою личную боевую работу за всю войну, то количество вылетов, производимых моим экипажем в каждом году, было примерно равным. За десять месяцев, что я был летчиком-инспектором, мне удалось слетать на выполнение боевых заданий около семидесяти раз. Не для похвальбы, а для статистики отмечу: немногие экипажи наших полков сделали за этот период вылетов больше, чем мы. Наш экипаж громил различные объекты врага в боевых порядках разных полков и дивизий. Штурманами-бомбардирами со мной летали капитан Виктор Чуваев, майор Андрей Рудавин, подполковник Максим Бойко и другие. Не раз в составе нашего экипажа летал генерал И. Ф. Балашов. Воздушным радистом и воздушными стрелками были старшины Георгий Ткаченко, Алексей Васильев, Захар Криворучко. А последние наши бомбы мы сбросили, выпустили все патроны из бортового оружия нашего самолета в Берлинской операции.
Прошли уже не дни и не месяцы... Годы войны! Многое изменилось за это очень долгое военное время. Хотя на земле и в воздухе продолжается трудная битва, но война теперь не та, везде инициатива в наших руках. Теперь мы громим гитлеровцев, как тогда говорили, в их же собственном логове. Фашисты упорно сопротивлялись. Цеплялись за все возможное, чтобы задержать стремительное продвижение наших войск.
Вот и Кенигсберг. Он уже окружен, сопротивление бессмысленно. Однако немецкое командование утверждало, что город превращен в неприступную крепость. Здесь созданы позиции с долговременными сооружениями. Каждый дом — опорный пункт обороны. Уже в шести-восьми километрах от центра города начиналась сплошная линия обороны, состоявшая из минных полей, сплошных заграждений, дотов, фортов. Вторая позиция была оборудована на окраинах города, а третья — проходила по старой городской стене. Оборона, казалось фашистам, не имеет уязвимых мест. Это, трубили гитлеровцы, — неприступная крепость. Кенигсбергская группировка располагала крупными силами. Как на земле, так и в воздухе.
Кенигсберг. Вот теперь ты перед нами. Мы стоим у твоих стен. Еще в самом начале войны, когда нацистские лжеотцы города, упоенные созданной самим себе славой, предрекали нам гибель, мы бомбили тебя, Кенигсберг. Мы предупреждали о возмездии, о твоем крахе. Ты не верил. И вот теперь мы у твоих стен. Кенигсберг — оплот разбоя и грабежа, цитадель пруссачества.
Условия капитуляции немецкое командование отклонило.
Значит, штурм! Чтобы овладеть такой крепостью, нужна была сила — сила, превосходящая врага. В том числе и авиационная мощь. И она была организована и объединена. Руководил всей боевой работой в воздухе Главнокомандующий ВВС Советской Армии Главный маршал авиации А. А. Новиков. Оборонительные сооружения врага подвергались массированным ударам с воздуха. По аэродромам противника были нанесены упреждающие удары совместными усилиями штурмовиков, фронтовых бомбардировщиков и АДД. В воздухе непрерывно патрулировали наши истребители. Сотни наших тяжелых самолетов обрушили бомбы на фортификационные сооружения, опорные пункты крепости, на огневые позиции и морские суда. Зенитная артиллерия противника была подавлена. И это позволило снизить нам высоту с 3000 до 1000 метров, что обеспечило еще большую точность бомбометания.
