Хендрик Фертен - В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС
Для трупов в бункере оставалось очень мало места, и их просто складывали друг на друга на первом этаже неподалеку от лестницы. На вершине этой горы трупов оказался и мой друг.
О судьбе бункера и его раненых после взятия города ходило немало слухов. Они пошли от немецких солдат, которые не хотели сдавать бункер врагу, но в конце концов были вынуждены оставить его, когда сооружение охватило пламя. Мой друг Маркварт Михлер, с которым я дружил еще с тех пор, как мы оба оказались в плену у русских, служил в этом бункере ассистентом военного врача. Он рассказывал мне, что запланированная эвакуация раненых была осуществлена в конце апреля. У меня нет причин сомневаться в его словах, а значит, слухи о том, что наши раненые были оставлены там, далеки от истины.
Жизнь в осажденном городе была полна контрастов. В одном месте люди сражались и умирали, в другом жили и любили. Линия фронта проходила прямо через город, а потому практически ничто не разделяло солдат и мирных жителей. Смерть равно забирала и тех, и других. В перерывах же между боями каждый солдат мечтал о любви хорошенькой девушки, которая хоть на миг помогла бы ему забыть о кошмаре войны.
Все, кто оставался в крепости, будь то солдаты или мирные жители, теперь приветствовали друг друга фразой: «Будь здоров!» Эти слова произносились с иронией, поскольку мало кто смотрел с оптимизмом на свои перспективы дальнейшего выживания. А когда представлялись редкие возможности хоть что-то урвать от жизни, каждый использовал их по полной и пил вино, пел и общался с девушками. Все спешили хоть немного насладиться жизнью, пока шла война, опасаясь, что с победой русских для них наступит ад на земле.
Мы сами были всего лишь измотанными молодыми людьми. Мы не успели повидать мир, не успели перебеситься. Мы еще толком не жили и не любили. Что мы успели получить от жизни? Неужели последняя страница нашей жизни должна была закончиться столь ранней смертью или бесконечным пленом в ледяной и дикой Сибири? Мы постоянно задавали себе эти вопросы, и нам оставалось только радоваться той жизни, какая была у нас в те дни и говорить себе: «Живи сегодняшним днем, а завтра ты умрешь!» И мы жили именно по этому принципу. В неимоверном напряжении, которое испытывали мы в осажденном городе, нам не оставалось ничего другого.
В середине марта поступил новый приказ, который тут же был приведен в исполнение. Согласно ему, все остававшиеся в городе женщины в возрасте от 16 до 35 лет были мобилизованы в Трудовую службу для помощи военным. Вполне естественно, что это при вело к тесным контактам между бойцами и представительницами прекрасного пола. Многие из них работали в частях снабжения. В основном это были очень молодые девушки. Такие же молодые девушки работали также помощницами на кухнях и санитарками. Последних бойцы с симпатией называли «карболовыми мышками». Несмотря на возраст, эти девушки очень хорошо заботились о раненых, утешали их, и именно перед ними умирающие облегчали свою душу. Их также прозвали «солдатскими невестами». И это вполне понятно, ведь оказавшись вдали от семейного круга, они искали любви, поддержки и ласки молодых мужчин. Среди ада войны эти девушки, как и мы, постоянно рисковали жизнью. У них была одна судьба с защитниками Бреслау. А значит, и в романах, которые завязывались у «крепостных Лолит» с солдатами, не было ничего удивительного и противоестественного.
Будучи священнослужителем, отец Эрнст Хорниг смотрел на ситуацию иначе. Он критиковал происходящее, характеризуя его как «разврат и падение нравов». Он писал, что в городе происходили «оргии, где основными приоритетами были женщины и алкоголь и где над всем господствовала похоть».
Ситуация действительно во многом была парадоксальной. Солдаты были вовлечены в кровавые уличные бои, люди терпели невыносимую боль и страдания в госпиталях Бреслау. И в то же время иногда всего через несколько зданий наши товарищи под популярные мелодии танцевали с девушками. Однако подобное случалось не часто и продолжалось недолго. Зачастую не проходило и часа, как бойцы, только что наслаждавшиеся музыкой и женской красотой, оказывались в гуще кровопролитного боя. Для каждого из них этот бой мог стать последним, и многие на самом деле погибали.
Так или иначе, наша воля к борьбе и дисциплина от общения с женщинами страдали меньше всего в данных условиях. Поэтому, несмотря на то, что это строго запрещалось правилами, действовавшими в пределах крепости, командиры разрешали короткие визиты девушек к бойцам даже на передовые позиции.
Истосковавшиеся по любви девушки приходили к своим избранникам, надев для маскировки длинные армейские шинели. Это было крайне опасно, потому что иваны в любой момент могли начать атаку. Но влюбленные не обращают внимания на такие вещи. Оглядываясь назад, скажу, что солдаты зачастую теряли свою жизнь раньше, чем невинность. Реальность боев в пределах крепости Бреслау была далека от описанной отцом Хорнигом «любви и похоти», скорее она состояла из борьбы и смерти.
Судьбе было угодно распорядиться, чтобы и я сам влюбился в девушку из восточных стран, работавшую в лазарете. Все это привело к очень яркой истории, которая, однако, могла иметь роковой конец.
Точно так же, как иностранные добровольцы сражались в немецкой армии, иностранные добровольцы работали и на гражданских должностях, в том числе медсестрами. Это были люди, приехавшие из северных и западных европейских стран. Кроме того, женщины из Восточной Европы также работали в Германии, но, как правило, уже принудительно.
По чистой случайности я узнал, что в лазарете, находившемся в западной части Бреслау, было две медсестры из Голландии. Придя в восторг от возможности поговорить с кем-то на родном языке, я отправился туда и в результате познакомился не только с ними, но и с работавшей на кухне очень красивей девушкой по имени Таня. Она была русской и попала в Бреслау откуда-то из окрестностей Смоленска. До войны Таня была студенткой и довольно хорошо говорила по-немецки. Я стал заходить к ней, когда в боях наступали паузы, привлеченный ее восхитительной внешностью и странной аурой, которую она излучала. У Тани были высокие скулы, говорившие о ее славянском происхождении. Я до сих пор очень хорошо помню, как ее темные кудрявые волосы выглядывали из-под платка на голове. Несмотря на простую одежду, мне она казалась настоящей Венерой. Помимо всего прочего, во мне вызывал теплоту к Тане ее интерес к судьбе моих товарищей на передовой. Если я рассказывал о печальной участи кого-то из моих друзей, погибших на этой безжалостной войне, она всегда выражала живое и душевное сочувствие.
