Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы
Я не остался в долгу и говорил ему о его недостатках. «Вы не были вне Советской России и вам непонятна европейская обстановка и западные методы работы. Революционная Россия не нужна. Она от всех этих социалистических экспериментов устала. Партизанщиной и восстанием вы ничего не сделаете. На Запад также мало надежды, как и на розенберговскую политику. <… > Победа германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам даже после частичного разгрома Советской России долго придётся воевать против англо-саксонского мира. Время будет работать в нашу пользу, и им будет не до нас. Наше значение как союзника, будет возрастать, и мы получим полную свободу политического действия».
Генерал Власов не соглашался со мной. Он считал, что РОА — это только точка опоры для национально-революционного пожара, для организации крупнейшего партизанского движения, саботажа и новой гражданской войны. Нельзя допускать немцев слишком глубоко в Россию. «Вы поймите? — говорил он, — что мы живём в эпоху не профессиональных войн, а революционных движений. Народ — это не статист, а активный участник исторических событий».
Я не соглашался с ним, и пробовал доказать ему, что личности делают историю. Толпа остается всегда толпою и, в конце концов, идёт за победителем. Андрей Андреевич возмущался. «Позвольте, — говорил он, — ведь вот, большевики победили, однако, русский народ не воспринял коммунизма». «Воспринял или не воспринял, а потом изжил — всё это не играет никакой роли. Исторический факт налицо, что в Москве сидит коммунистическое правительство и управляет двухсотмиллионной массой», — возражал я. «Вы слишком заражены германским фюрер-принципом», — нападал Власов. «А вы, генерал, слишком тонете в доктринах революции», — парировал я.
В конце концов, мы оба решили, что без водки этого дела не разберёшь, и, уходя от Власова под утро, я чувствовал, как говорят моряки, что слишком ложусь на борт, но что Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек. Часто потом, вспоминая наш интересный разговор, я думал: прав ли Власов, что Белое Движение захлебнулось оттого, что не сумело продолжить революции Керенского против активно выступившего большевизма, или был прав я, когда доказывал ему, что Белое Движение проиграло, ибо в критический момент на решающем Орловском операционном направлении генералу Деникину не хватило десяти хороших дивизий? Ведь были в Советской России потом всевозможные восстания и народные движения? Все они тоже окончились полной неудачей. Вопрос — живём ли мы в эпоху, когда надо вести войну при поддержки политики или политику при поддержке бронированного кулака — этот вопрос разрешила сама жизнь. Над ним теперь нечего философствовать. Я должен откровенно признаться, что генерал Власов был во многом прав. Расчёт Власова на революцию был правилен. Обескровленная Германия и западные державы, победители и побеждённые, не смогли бы полностью заниматься русским вопросом, и начавшееся движение РОА, обрастая партизанщиной, всевозможными восстаниями, могло бы вылиться в широкое революционное движение.
Моё третье свидание с Власовым состоялось в одной из пригородных вилл Берлина в конце 1944 года. Мы не виделись больше года и взаимоотношения испортились, как принято говорить, вконец. Мы были разные люди и по характеру и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально-противоположных школах, а потому вполне понятно, что нашим врагам, вернее друзьям, легко было начать грязнейшую интригу и вырыть между нами, как потом оказалось, непроходимую пропасть. Свидание это тщательно подготавливалось заместителем Власова, начальником штаба Вооружённых Сил КОНР генералом Трухиным и командиром третьей формирующейся дивизии РОА генералом Шаповаловым. Разговор продолжался около четырёх часов. Мы не сговорились.
Сегодня, когда я пишу эти заметки для истории, я считаю своим долгом передать чистую правду, даже тогда, когда она может сделаться обвинительным актом против покойного Власова или, вернее, против меня самого. Я знаю, что всем не угодишь. Поклонники Власова в обиде на меня за то, что я слишком мало воспеваю его и созданное им Движение, а его враги, наоборот, не могут простить мне того, что я, говоря историческую правду, часто хвалю Власова, подчёркиваю его таланты и бесспорную значительность Русского Освободительного Движения.
Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трём следующим вопросам.
Политически — я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в так называемом Пражском Манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего осуществлять исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм.
Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Поэтому я был против того, чтобы генерал Власов написал бы воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англосаксами.
Третий вопрос, на котором мы расходились — это было отношение РОА к Германии. Конечно, германская восточная политика была самоубийством. Это историческая правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим, я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением. Мне казалось, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца.
Доведённый моим упорством почти до бешенства, Андрей Андреевич воскликнул: «Это преступление русскому думать так, как думаете вы. Победоносная Советская Армия находилась в это время в двух переходах от власовских полков. Я отдаю на суд истории этот трагический финал нашего третьего свидания.
Власов, герой Советского Союза, явился продолжателем Белой Идеи в борьбе за национальную Россию!
Сложись политическая обстановка иначе, и пойми немцы Власова, РОА одним только своим появлением, одной пропагандой, без боя могла потрясти до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата. Его борьба и его кровь, а потом кровь его многострадальных бойцов во всех лагерях Германии открыла глаза Западному миру на то, что в Советской России далеко не всё благополучно. Восстали и вместе с немцами начали борьбу, а теперь, не желая возвращаться на родину, кончают жизнь самоубийством и кто же? Не контрреволюционные золотопогонники, а коммунистические генералы, советские офицеры и колхозники. Это была песнь без слов, ясная и понятная каждому честному иностранцу.
