Людмила Бояджиева - Житие и страсть Жоржа Сименона
Что бы продать рисунки Тижи, сделанные углем, требовалось обрамление. Они покупали багет на метры и Сим собственноручно изготовлял рамки. На полу разлит клей, все в опилках и обрезках фанеры. Столяр поранил палец пилой, но так и не добился желаемого результата: планки багета не желали сходиться на углах.
— Проклятый угол! Опять не сошелся! Замажешь краской, — слизывая кровь с царапины, Сим поставил он перед Тижи готовое изделие.
— Да…И кривовата. — Заметила та. — У тебя куда лучше получается выбирать натурщиц.
— Ну, в этом вопросе я хоть что–то смыслю, — довольный результатом, он смел в совок опилки и щепки. — Итак, когда приступить к заданию?
Натурщиков и натурщиц выбирали на танцульках на улице Лапп. Здесь встречались те, кого называли жиголо и жиголетты — юные провинциалы, приезжавшие в Париж искать клиентов. А после рабочего дня девушки отправлялись танцевать «со своим мужчиной». Жорж охотно отправлялся «за натурой» и приводил домой «отличный материал» — мужчину или женщину, а Тижи писала «ню» угольным карандашом. Сим скромно принимал благодарность жены, опустив рыжеватые ресницы — ведь он успевал заняться любовью с нанятыми девушками, ловко скрывая это от ревнивой Тижи.
Как же бедняге приходилось осторожничать! Только в старости Сименон сможет признаться, что ему с тринадцати лет требовалось две–три женщины в день. Поразительный темперамент, если учесть восемьдесят страниц, выдаваемых ежедневно. Рецепт прост — чтобы не случилось, всегда и везде — писать по шесть часов в день, прерываясь лишь для того, чтобы набить трубку. А женщины — это вопрос отдельный.
Пока Тижи сидит со своими рисунками на Монмартре, ожидая покупателя, Сим, устроившись с машинкой за столиком ближайшего кафе, пишет первый развлекательный роман о любви машинистки. Прочитав несколько «популярных романов», он легко усвоил схему — больше страданий и больше слез. «Романы для горничных» требуют море слез, несчастий и много любви в душещипательном финале.
Вскоре он уже работает на пять специализированных издательствах, забрасывая их словно целый писательский цех, небольшими романами «бульварного жанра», под доброй дюжиной псевдонимов. Микетт, Арамис, Жан дю Перри, Люк Дорсан, Жермен д’Антиб. Гонорары за произведения всех этих писателей шли неизменно по одному адресу: Париж, площадь Вогез, 21, Жоржу Сименону.
В каждой серии были свои табу. В некоторых издательствах не допускалось слово «любовница» и во всех персонажи печатной продукции не «занимались любовью», а лишь «соприкасались губами». Только в самом дерзком романе могла идти речь о «любовном объятии». Не трудно представить, как далеко уходила за рамки принятого «формата» фантазия автора, только что посетившего бордель и пишущего о «трепетном соприкосновении губ». От судорог смеха его спасало лишь отсутствие чувства юмора.
В серии для молодежи хорошо шли путешествия. Жорж покупает энциклопедию «Большой Ларусс», с помощью которой колесит по всему миру, проходя чреду бесконечных приключений. Рукописи охотно брали, с узкими костюмами навсегда было покончено.
6
Сим не мог ездить на метро — подземелье угнетало его, ведь на поверхности была жизнь и всегда случалось много такого, на что стоило поглазеть. Он не уставал изучать Париж. Тогдашние Большие бульвары были излюбленным местом гуляний парижан. Вереницы экипажей, открытых фиакров с нарядными господами, террасы кафе, полные народу, пестрая толпа гуляющих — вот она — «человеческая комедия»! У каждого большого кафе была своя клиентура — Сименон уяснил и это. Он изучал оттенки типажей женщин, ассортимент магазинов в разных районах. Сидел в барах с цинковыми стойками с простыми роботягами, захаживал и туда, где требовался светский антураж. Длинные ноги часами носили по улочкам неутомимого наблюдателя. А иногда весьма кстати были автобусы, имевшие в начале двадцатых годов, открытую площадку. Здесь можно было курил трубку, разглядывать шумные улицы и весьма эффектно представить собственную персону. С 1925 года Сименон ни разу, ни в одной стране мира, не пользовался общественным транспортом. Но тогда…
…Он сидел на задней открытой площадке автобуса и «производил впечатление». Автобус, идущий по Большим бульварам, обгонял открытые экипажи, и то дама в элегантной шляпе, то господин в цилиндре оглядывались, что бы лучше разглядеть франта. Разглядев, пренебрежительно фыркали:
— Чудак с Монпарнаса!
«Чудак» — мягко сказано. Небрежная поза, нога заброшена на ногу, дабы продемонстрировать отчаянно рыжие ботинки и супер–модные брюки цвета лососины, проходившего в тот сезон под названием «розовое дерево». Брючины были такой ширины, что закрывали носки туфель. В сочетании с пальто яростного цвета электрик, картина слепила глаза. Вдобавок, пышноволосый блондин небрежно курил трубку, и его серые глаза окидывали прохожих с удалью принимающего парад командира.
Порой за автобусом привязывались уличные мальчишки и все больше удивленных лиц оборачивалось вслед победно восседавшему красавцу, когда автобус углубился в рабочий район.
— Эй, Сименон! — выскочил из толпы на остановке коротышка Этьен. — Я подсяду — такая встреча! — Он запрыгнул на подножку и протиснулся к Жоржу. — Выглядишь — атас!
— Запал я на твои розовые штаны. Пришлось настрогать несколько лишних рассказюлек и прикупить такие же. Полный фурор на Монпарнасе!
Пассажиры автобуса откровенно разглядывали странную пару: — прыщавый коротышка, присоединившийся к экстравагантному курителю трубки, вырядился в клоунское пальто: огромная черная клетка на свекольном фоне! Цирк, да и только, если учесть оранжевую широкополую шляпу.
— Я в отпаде! — восхищался Этьен своим «учеником», — эти американские башмаки с квадратными носами — писаюсь от зависти! Я тоже их приметил, но, видишь ли, мне без каблуков никуда.
— Причем — из настоящей оленьей кожи!
— Приказчик по секрету сообщил мне, что американцы шьют не из оленьей, а из собачьей.
— О! Это совсем круто! — косясь на любопытствующих, Сим вытянул ногу, — красота!
— Жаль, что ты не надел пыльник, мы с тобой выглядели бы как близнецы. Смотри, я вывернул подкладку наверх. Потрясная расцветка — сплошной Гоген!
— Мне тоже изнанка больше нравится. Но пыльник остался в шкафу. Ежкин хвост, — да у меня завелся целый гардероб!
— Главное — какой крутой! — Этьен расхохотался, открывая мелкие гнилые зубы. — Скажи мне спасибо — здорово прибарахлились!
Этьен, считавшийся продвинутым модником, по части туалета заходил столь далеко в своих безумствах, что его называли «Шизанутый Тулуз — Лотрек». Если среди богемных чудил появлялось совершенно немыслимо облаченное существо, сомневаться не приходилось — это был Этьен. Именно он навел Сименона на правильное место: ежегодно на бульваре Мальзерб в первую неделю января в известном английском магазине происходила распродажа. Сюда попадали лишь модели, слишком экстравагантные для широкой публики. В первый же день распродажи половина монпарнаских художников выстраивалась в длинную очередь, тянущуюся по улице. Здесь — то Этьен с Симом, отстояв добрых два часа, приобрели двусторонние плащи: одна сторона сделана из непромокаемого материала, другая — цвета красной капусты в крупную черную клетку — из мохнатой шерсти. А еще Сим ухватил пальто агрессивно василькового цвета. Вместе с розовыми брюками и рыжими башмаками получилось то, что надо. Пусть чинные буржуа сворачивают шею — художник едет!
