Василий Ершов - Лётные дневники. Часть 3
От музыки и планеризма, кроме пользы, появился и недостаток: мелкие движения. На Ан-2 это сначала даже вроде как пригодилось: быстрая реакция на мелкие возмущения и отклонения. Хорошо, Ан-2 ещё не так инертен. Но на солидной технике это пошло уже во вред.
Те, первые полёты были ещё на нервах, как у начинающего велосипедиста, а на лайнерах волей-неволей пришлось загонять нервы внутрь, и я долго искоренял в себе стремление дёргаться на каждый крен. В основном, это удалось, но на посадке в сложных условиях, особенно на выравнивании, там, где клин сходится в точку, – мельчу штурвалом. Здесь реакция нужна мгновенная, особенно в болтанку, тем более, на самолёте с опущенными вниз крыльями, – недолго ведь и зацепить бетон. Некоторые и цепляли. Но зато посадок с креном, на одну ногу, у меня практически нет.
Достигается это большим и занудным трудом и борьбой, самоанализом, ночными раздумьями, отвлечением части внимания на постоянную борьбу с пороком на самых ответственных этапах полёта.
Есть люди, которые на это все плюют и летают на уровне, на котором остановилась их работа над собой. Так я, допустим, остановился в игре на фортепиано: могу аккомпанировать любую песню на слух, лишь бы раз услышал, – пусть просто аккордами – этого достаточно в компании; и хватит. В сорок лет поздновато тратить время на дальнейшее освоение сложного инструмента, требующего и в молодом возрасте усиленных занятий, часами. А есть же ещё аккордеон, баян, гитара…
Но то – баловство, отдушина, а это – профессия. Тут моё самолюбие не позволяет останавливаться.
Но так же не бывает, чтобы из полёта в полёт всё росла и росла требовательность к себе (а паче – к другим). Как, допустим, при пересечении трасс: надо скомандовать экипажу усилить осмотрительность; при следующем – ещё усилить, а пересечений десятки. И что – до бесконечности усиливать? Так, другой раз, и расслабишься в полёте, в меру, конечно, чтобы не сказалось на уровне безопасности. Пилотируешь на старом багаже, на подкорке, на рефлексах. Вот тогда видно результаты: что вдолбил, то и выявляется. И душа заодно отходит. А в следующем полёте – извините, опять муштра, отработка нюансов и борьба с кривой ли, косой ли, горбатой, – и чёрт их знает какой ещё машиной.
И шутки ради, после очередного пересечения трасс я громко командую экипажу: «Ослабить осмотрительность!» До прежнего уровня, естественно.
Педантизм хоть внешне и противен, но он гораздо лучше нашей расейской расхлябанности. А мне ещё и везло на учителей-педантов. Правда, в свете последних моих подвигов… мало они меня пороли.
Кстати, в отряде об алмаатинском моем случае сложилось мнение простое: на рулении болтали о постороннем, о бабах там, прозевали препятствие, прозевали команду. И мои жалкие, эфемерные, трепетно-нервные аргументы отнюдь не перевесят свинцовой гири солдафонски-прямого (как у всех в жизни: кто ж без греха?) общественного мнения.
Так же и по Сочи. Но там я уже и не оправдывался, а просто и по-солдафонски объяснил, чтобы без кривотолков: да, плюхнул ногу, сорвал пневматики. И мнение тут простое: это тебе не с трибуны выступать; припекло чуть – а кишка-то тонка оказалась. Ну да с кем не бывает.
И это надо переморгать, потому что среди нас и нет святых, со всеми хоть что-нибудь, а случалось, и все через позор прошли, и летают себе.
Только ох как нелегко это: переморгать.
18.03. Удивительное безделье. Я им упиваюсь, напитываюсь. Безделье и бездумье, масса свободного времени, дышится спокойно. Это почти тот же отпуск, но, между делом, вернее, между отдыхом, дают чуть подлетнуть, и финансовая сторона не страдает. Обстановка в семье доброжелательная, уют и покой, желание приласкать всех и подурачиться. Вот так бы и всегда.
Но есть и боязнь: а не сачок ли я обыкновенный, не пропитываюсь ли ленью?
Конечно, деятельным меня отнюдь не назовёшь. А сейчас – особенно: иду ли в гараж – сижу там бездумно, переставляя с места на место предметы; дома ли – лежу, читаю что попало; на даче – тоже сижу у камина, а если что и делаю – так монотонную, бездумную работу, вроде прекладывания досок или отбрасывания снега с дорожек.
Ощущение человека, выздоравливающего после долгой болезни. Что за усталость такая? Хочется только отдыхать. А ведь от этого сидения я жирею. Конечно, стараюсь хоть через день, но проходить свои 5-6 км, хоть немного двигаться. Жду наступления тепла, чтобы ездить на дачу работать.
В горле комок давит нерегулярно. Но эта нерегулярность даёт повод считать, что это просто невроз, что и немудрено. Как намечалось, нервная система близка к срыву.
Это состояние было у меня два года назад, и его заметила и дала прогноз на будущее наша преподаватель психологии на инструкторских курсах.
Психология, в том популярном виде, в каком её там нам преподносили, мне понравилась. Попутно над нами как всегда проводилась научно-исследовательская работа, всяческие тестирования… и вот тут-то выяснилось интересное.
Во-первых, для меня эти тесты не новость: двадцать лет назад, когда авиационная психология пускала у нас лишь робкие ростки, я, будучи курсантом-третьекурсником, участвовал в подобных экспериментах. Определялись лётные способности, предрасположенность к работе пилотом, и я был очень заинтересован в результатах опытов.
Результаты тех давних тестов были и закономерны, и ошеломляющи: я занял одно из первых мест в училище по всем параметрам. Закономерность просматривалась в том, что по уровню интеллектуального развития я опережал большинство сверстников, что определённо отражалось на Доске почёта: без труда, играючи, я был абсолютным, круглым отличником. А оказаться в первых рядах и по психофизилогическим показателям – не ожидал. Но оказалось, что множество показателей профессиональных особенностей организма у меня на самом высоком уровне, получалось, что я рождён летать!
Я это трезво оценивал и понимал, что моя задача теперь – набить руку и набраться опыта полётов. Но чего я очень боялся в себе – это того, что мне не хватает элементарной смелости, активности, уверенности в принятии решения, а этот недостаток, при всех плюсах, мог свести на нет все мои способности. Нужен был лётный опыт, привычка, практика.
И вот, двадцать лет спустя, набив руку и набравшись опыта, попал я в аналогичную ситуацию. Только теперь тестирование велось в узко-профессиональном, инструкторском направлении (в том, что мы хорошие специалисты, сомнений не было); особенностью его являлась общая характеристика каждого из нас как личности, что важно для понимания способности к инструкторской работе.
