Григорий Коновалов - Как женились Чекмаревы
- Дети где же?
- Не было... И гляди ты, здоровая, и он хоть куда, а не было...
Спокойная красота загорелого заветренного лица ее волновала Игната.
- Да, молодая ты, тугая, - качнул он головой.
- Сорок лет - бабий век, а мне сорок с гаком. Может, не рожала, оттого и тугая вся.
- Пощупать можно?
- А зачем зря-то? Я не вру, одной скучно, но ты неровня. Сколько?
- Седьмой распечатал. Верно, неровня.
Пристально осмотрела всего с головы до рук.
- Кончится война, приезжай к нам жениться. У нас бабы отборные, что с лица, что стать. И девки замуж выходят за людей не абы каких. Хороший человек холостым от нас не уезжает. А уедет - всю жизнь будет тосковать.
Что же, возьми, если сумеешь. Пошутила я, конечно.
- А если всерьез?
- Война кончится, там видно будет. Что делать умеешь?
- Да все. Железную лодку сам сварил. За долгую-то жизнь на Волге чему только не научишься. А главное - грузчик: и по-старому, на спине то есть, и по-новому - механизмы.
- То-то, я вижу, мускулы-то гак и рвут гимнастерку.
- Это так, от природы... Вот забьем зверя, вернусь к тебе... А?..
- Далеко вам, сердешные, до логова зверя.
- Ну, как же, а? Встретимся нынче ночью, а? - Игнат положил руку на ее колено. - Домой тогда не пойду...
в мазанке у тебя заночую, а?
Варя, не шевелясь, присмирев под теплой тяжестью его руки, долго смотрела на его крупные пальцы, потом сбросила руку.
В мазанке он ждал ее до потемок, не заметил, как уснул.
Проснулся от прохлады. Тонко ныло ведро от тугих струй молока - хозяйка доила корову. Он вышел, потянулся.
- Обманщица.
- А что на одну ночь-то сходиться. Испей парного молока.
- Потом... Иди, скажу что-то, - говорил Игнат, таща ее за руку в мазанку.
Она поворачивала гордую на высокой шее голову, переступала, как спутанная.
6
Афанасий повстречал отца на строительстве оборонительного рва между поселком Одолень и хутором. Все дружинники после работы в порту, на заводе и в учреждениях, мужчины и женщины углубляли начатый еще прошлым летом примыкавший к оврагу ров. С непривычным замешательством Игнат заговорил с Афанасием:
- Может, поглядишь будущую мачеху, Афоньша? Тут она, землю кидает. - И, смущенный молчанием сына, он виновато продолжал, опершись на лопату: - Не шибко умная, зато вроде серьезная... Да разве такую, как наша покойная Марья, найдешь? - Отец, скользя по черенку сжатыми пальцами, подгибая ноги, сел на землю. - Нету таких... А я, стервец старый, вспоминаю ее светлую, а сам в постелю бабу заманиваю. - Он прижался лбом к черепку, заплакал.
Работаршие неподалеку бабы хоть и не слышали слов Игната, но, видя его горестно сугорбившегося, сочувственно вздохнули: многие ныне, получив горькое известие с фронта, вот так же сникали, как подрезанные.
У Афанасия замутило под ложечкой. Обнял он мускулистую, извилюженную морщинами шею отца.
- Ну, хватит в щелоках-то варить себя. Глплашь, женщина ничего.
- Одинокая. Это ты понудил меня жениться на старости лет. Если не против ты, заманю се в дом.
Высокая, прогонистая, с умными тяжелыми глазами мачеха показалась Афанасию женщиной с характером, и уже этим одним примирила его с женитьбой отца. Оа даже засмеялся тихим снисходительным смехом, когда привела корову во двор.
Отец только что вернулся из ночной смепы на литейном заводике - военная нужда обучила его ремеслу электросварщика, и оп вместе со своими товарищами занимался лечением покалеченной военной техники. Взглянул на буренку, на сына, покачал голевой.
- Вы, Афанасий Игнатьевич, не корите уж нас...
Жить-то надо? - говорила Варя смущенно и вызывающе.
- Живите и радуйтесь, Варвара Федоровна. И ты, батя.
- Эх, Афон ты, Афон, весь в покойную матушку, будь ей земля пухом. Уж такая многоэтажная была... только я и умел разбираться в ней, да и то не до конца. Временами вроде до дна видел душу, однако глядь - опять глубь.
А уж сад-то любила... сядет под яблоней, глаз не отводит от цвета, вся уйдет в забытье... Ты, Варя, не ревнуй.
- Да что ты, бог с тобой! Я во сне голос ее слышала:
шалей, говорит, Ишата, он хоть большой, а дитё.
- Она жалостливая, могла явиться к тебе во сне.
А может, отголоски ее голоса, эхо то есть. Говорят, эхо не помирает. Я ведь на заре как-то слышал будто ее голос за вишнями... Варя, подогрей самоваришко, гости придут.
Варя ушла на кухню.
- Хочу я, Афоня, протереть тебе и Гоникину глаза и в стыд вас вогнать. Насчет Кольки Рябинина, - сказал отец, ставя на стол банку со своей махоркой.
Николай Рябинип на фронте потерял глаз и после госпиталя вернулся в поселок Одолень. На завод, где он работал до армии, его не приняли, и оп стал кочегарить на электростанции, начал пить и ожесточаться.
Хотя Игнат не занимал никаких руководящих постов, а был всю жизнь рабочим, Афапасий не сомневался в законности того, что батя вмешивается в дела наиболее запутанные. И если он уцепится за что-либо, словами от него не отговоришься. Может, потому был такой самоуверенный, что в гражданскую войну служил в прославленном полку Чугуева, где главное ядро составляли рабочие. На демонстрациях шел Игнат знаменосцем в рабочей колонне. У него был свой персональный широкий пояс с гнездом для древка знамени. И пока пе думал расставаться с этим поясом.
- А ты знаешь, Игнат Артемьевич, что Рябипин был в штрафной роте?
- Знаю, Афанасий Игнатьевич. А сколько же ему нужно расплачиваться?
Как только пришел Рябпнин, Варя поставила самовар на стол. Игнат указал ей глазами на дверь, и она догадливо ушла.
Правый глаз Рябинина был закрыт черным кожаным кружком на тесемках. И хоть Рябинин был в застиранных армейских брюках, сандалиях, в черной косоворотке, но так все на нем было подогнано, так был подпоясан брезентовым поясом, так четки и целесообразны были его жесты, что Афанасий подумал о нем: военный человек. Но заметки эти были пока лишь наметками, хотя и очень важными для Афанасия. И оп, наблюдая за Рябипиным, деталь за деталью лепил в своем сознании его характер. В беседу отца с гостем он не вмешивался, спокойно и доброжелательно глядя на них широко открытыми глазами.
- Колька, ты рабочий, тебе помогу, - говорил Игнат, - но ты сам должен понимать - мне, рядовому работяю, трудно пособлять бывшему технику, бывшему вояке.
Глаз с тебя не спускают. Знаешь? В сторонке живешь?
Напрасно. Труднее наблюдать за тобой, злиться будут.
- Мне что же, перед ними нагишом стоять? - Голос Рябинина был низок, но ясен.
Нагловатым храпом захлебнулся чей-то мотоцикл у калитки. Пружиня на носках, к веранде подошел в военной форме без знаков различия Гоникип. Свежестью и уверенностью дышало смуглое суховатое лицо его, пока пе увидал он Рябинпна. С Чекмаревыми поздоровался за руку, Рябинину же лишь кивнул, да и то пе понять, ему ли кивал или, снимая туго сидевшую фуражку, мотнул головой.
