Валентин Овечкин - Упрямый хутор
- Об чем вопрос? Пир горой закатим!
Водители сцепили машины кусками стального плетеного троса.
- Кто там - пройдет вдвое? - спросил Дорохин Головенко.
- Пройдет... Давайте конец, - отозвался замерзающий в реке тракторист.
- Держи!
- Пробуем, что ли, товарищ лейтенант? - спросил, усаживаясь в кабину, водитель головной машины. - Нам тут долго нельзя маячить. Приказано курсировать туда-сюда.
- Пробуйте. Бородач, завязал?
Головенко пускал пузыри, нырял.
- Ух, глубоко! Киньте мне болт с гайкой. Тут петля, на болт возьму...
- Я вылез, товарищ лейтенант, - сказал Харитон Акимыч. - Невтерпеж! Ему все же не так холодно - у него одна нога деревянная.
- Эй, браток, довольно тебе нырять! Трогаем? А?
- Все... Готово!
Харитон Акимыч перекрестился:
- Господи благослови!
- А ты, дед, оказывается, религиозный, - сказал Дорохин.
- Какое религиозный! Десять лет не говел. Так, прибегаю в крайнем случае...
Моторы взревели. Уже нельзя было разговаривать обыкновенным голосом, нужно было кричать.
- Кузьма! - закричал Харитон Акимыч. - Греби прочь! Трактор вытащили - тракториста задавим!
Видно, все же крепко засосало речным илом за полтора года "утопленника" - три гусеничных шестидесятисильных тягача буксовали на месте, трос натянулся, как струна, а груз в воде не подавался.
- Стой! - закричал Дорохин. - Так не пойдет. Недружно берете. Давайте по сигналу, на фонарик, разом! Смотрите все сюда. Зеленый цвет: "Приготовились!", красный: "Взяли!"
Сто восемьдесят лошадиных сил рванули разом. Что-то тронулось, забурлило в воде.
- Идет! Давай, давай!..
Моторы ревели на полном газу. Тягачи буксовали... Лопнул трос... В хуторе, в садах, разорвался первый снаряд, пущенный немцами в эту сторону.
- Перелет... Ныряй, Кузьма! - сказал Дорохин. - Вчетверо пройдет?
- Пройдет, - содрогаясь всем телом, полез в воду Головенко. - Надо было сразу вчетверо...
Второй, третий снаряды легли на лугу, но в стороне, метрах в двухстах.
- Вслепую бьет, наугад, - сказал старшина. - Не видит нас.
Бух!.. Снаряд упал в реку, разорвался, взметнулся большой столб воды и грязи. Головенко нырнул, долго не показывался на поверхности.
- Эй, дядя! - закричал ему один водитель. - Ты не ныряй, когда в воду снаряд упадет. Оглушат тебя, как сома!
- Не обращай внимания! - крикнул Дорохин. - Это они воду подогревают, чтоб тебе теплее было. Крепи получше! Все? По местам! Приготовились! Переключил глазок фонарика на красный цвет. - Взяли!..
Из взбаламученной, черной, чуть поблескивавшей рябью при вспышках ракет воды показались сначала труба воздухоочистителя, потом радиатор и топливный бак, облепленные водорослями.
- Идет, идет...
Трактор выполз на берег, весь в тине, водорослях - чудо морское.
- Вытащили голубчика! - закричал Харитон Акимыч.
- Вытащили! - прыгал на деревяшке вокруг трактора Головенко. - Я боялся - порвем ось или кронштейн.
Дорохин шел рядом с влекомым на буксире трактором, не обращая внимания на комья грязи, срывавшиеся с колес, щупал его мокрые, облепленные тиной бока, обрывал с них водоросли. Хотел что-то крикнуть подбежавшему Харитону Акимычу - сорвался голос. Молча потрепал старика за плечо...
Немецкие наблюдатели скорректировали огонь по шуму моторов. Снаряды и мины стали ложиться ближе. Одна мина с резким, противным свистом шлепнулась в грязь метрах в пяти. Дорохин упал на землю, увлекая за собой старика... Мина не разорвалась.
- Все же есть у них на заводах сознательные рабочие, - сказал, поднимаясь, тряся головой, Харитон Акимыч. - Третья мина не рвется, подсчитываю.
- Тут на лугу грунт мягкий.
Тягачи остановились. Водитель головной машины подбежал к Дорохину.
- Товарищ лейтенант! Отцепляю два тягача!
- Отцепляй. Один отбуксует трактор к ним в колхоз, а вы уходите с этого места. Довольно! Раздразнили теперь их на всю ночь!
- Спасибо вам, товарищи бойцы! - кланялся, сняв шапку, Харитон Акимыч. - Спасибо, родные!
- Магарыч за тобою, дед, не забудь!
На всем пространстве между рекой и окопами рвались снаряды. Слева, по лугу, к ним двигалась сплошная стена разрывов.
- Вот тут-то они нас накроют!
Водитель оставшегося тягача спрыгнул с сиденья, распластался на земле.
Трах! Трах! Трах! Трах!
Харитон Акимыч, завалившись на бок в какую-то ямку, мелко, часто крестился.
- Ох, тыж, твою так... близко положил!.. - Одновременно перекрестился. - Ох, ты ж!.. Еще ближе! - Перекрестился.
Трах! Трах!..
Как ни скучно было лежать в эту минуту на открытом месте, Дорохин не выдержал, расхохотался.
- Прибегаешь, дед? В крайнем случае?..
И вдруг - сразу утихло. Вероятно, немцы разгадали уже точное направление танковой атаки. Здесь утихло, зато справа, за селом Теплым, загремело сильнее. Била и наша артиллерия, куда-то вглубь, по немецким тылам. Застучали пулеметы, автоматы.
- Товарищи, не могу идти! - закричал сзади Головенко.
- Тракториста ранило! - поднялся дед. - Кузьма, где ты?
Старшина подвел под руку прыгающего на одной ноге Головенко.
- Деревяшку отбило...
- Посадите его на тягач, - сказал Дорохин. - По живому не зацепило? Лезь, указывай дорогу водителю.
...В хуторе Дорохин распрощался с Харитоном Акимычем.
- Ну, не будешь больше приставать к нам! Паши, сей, не поминай лихом!
- Какое - лихом! Товарищ лейтенант! Что б я тут, председатель, делал без тягла? А теперь - пойдем жить!.. Мы вам тут, на этой площади, памятник поставим!
- Вы еще разберитесь, что за трактор, как он там перезимовал в речке. Может, все поржавело.
- Сверху поржавело - очистим. А внутри - его же маслом смазывали... А Дуня, товарищ лейтенант, девка хорошая... Приезжай к нам... В председатели тебя выберем. Передам тебе дела из полы в полу, - знаешь, как в старое время лошадей продавали?
- До свиданья, Акимыч! Трактор получил? Получил. Ну, вали домой! И не мешай нам воевать...
Вскоре их дивизию сменили, отвели в тыл, километров за восемьдесят от передовой, в резерв. Там они стояли два месяца, ремонтировались, принимали и обучали пополнение и на Миус уже не вернулись - дивизия влилась в состав другой армии.
Участвовать в июльском большом наступлении Дорохину довелось на другом фронте.
И как бывает у солдат, когда вспоминал он хутор Южный на Миусе, мечталось еще заглянуть туда после войны, встретиться с знакомыми, полюбившимися ему людьми, посмотреть, как расцветает жизнь на месте бывших развалин и окопов, найти свой блиндаж где-то в саду между яблонями, посидеть на обвалившемся, заросшем бурьяном бруствере, выкурить махорочную цигарку, послушать песни девушек, обрывающих с веток красные яблоки... Но много было потом еще хуторов и сел по пути на запад, и каждый освобожденный им клочок земли стал Дорохину родным. А когда окончилась война, ему уж было не до того, чтобы объезжать все те места, что прошел он со своими бойцами. Надо было и самому начинать работать, восстанавливать разрушенное войною народное хозяйство, запахивать вчерашние окопы.
