Любовь Овсянникова - Те, кто помнил Цветаеву
Марине Цветаевой, март 1922
Ты входишь музыкой и ветром
Колдуешь словом — до утра,
Я слушаю — струенье Леты,
Я слышу — в мире нет утрат.
Неисчерпаемая радость,
Нечеловеческая грусть;
Под бубенцовою усладой
На всю заржавленную Русь.
Пусть на весах своих бумажных
Слепцы без плоти и души
Пытаются с усмешкой важной
Над пеньем ветра суд вершить, —
Пой вероломством, пой любовью
Над каждым лбом, что сонно хмур,
— Жар-птица с золотою кровью,
Дыханьем каждым — трубадур!
Марине Цветаевой. 22.VI.1922
Рвать цветы, но не вязать букеты,
Проходить ненужные мосты —
Так живем на свете — я и ты;
Это потому что мы поэты.
Отражая все земные светы,
Лишь своей не скажем полноты.
Мы с тобой больны от красоты
И от блеска снящейся нам Леты.
Может быть, рассеянных нас много?
Люди милые, что скажете нам?.. что?
Мы любимые приемыши у Бога,
И за память твердую: «всё – сон»
Лучшую из явей дал нам Он.
На склоне лет Звягинцева оставила интересные воспоминания о своих именитых друзьях и знакомцах (Екатерине Рощиной-Инсаровой, Валерии Брюсове, Борисе Пастернаке и др.), частично опубликованные в советской печати.
В 1917 году она успешно окончила курсы сценического искусства Е. Н. Музиль и стала профессиональной актрисой. В 1917–1922 годах работала в профессиональных столичных труппах — в театре Комедии, затем театра Мейерхольда, во Втором Советском передвижном театре, в Театре РСФСР.
В 1922 году Звягинцева навсегда ушла со сцены, много занималась переводами, свои стихи начала писать только в 1964 году.
***
Ни твоей, ни своей, ничьей —
Никакой не хочу иронии.
Прятать боль под бронёй речей!
Не нуждаюсь в их обороне я.
Если боль — так пускай болит,
Если радость — пусть греет, радуя.
Не к лицу нам, боясь обид,
Жар души заменять прохладою.
Снег идёт — он и бел как снег,
Небо синее — значит синее.
Если смех — так не полусмех,
И никак уж не над святынею.
Я хочу прямой красоты,
Не лукавого обольщения,
Я хочу, чтоб заплакал ты
От восторга, от восхищения.
Как ни смейся, как ни язви —
Это дело для всех стороннее.
Людям нужен лишь свет любви,
А не злой холодок иронии.
***
Ну как же не бывает чуда!
А наши замыслы, мечтанья,
Пришедшие невесть откуда,
А слов певучих сочетанья.
Нечаянная встреча с другом,
Почти похожая на счастье,
Заболевание недугом,
Который называют страстью!
Да что там чувства! Даже листья
На улице осенней мокрой.
Какой Сарьян, взмахнувший кистью,
Писал их суриком и охрой?
Потом зима, весна и лето —
Ещё три настоящих чуда.
А как назвать иначе это,
Никто не выдумал покуда.
А музыка, а лес, а горы
И море, ну, конечно, море,
Степные знойные просторы
С полынью горькою, как горе…
Да я бы сотни насчитала
Земных чудес. Одно лишь худо:
Магического нет кристалла,
Чтоб всем увидеть в чуде — чудо.
***
Непреодолимый холод.
Кажется, дохнешь — и пар!
Ты глазами только молод,
сердцем ты, наверно, стар.
Ты давно живешь в покое…
Что ж, и это благодать!
Ты не помнишь, что такое,
что такое значит ждать.
Как сидеть, сцепивши руки,
боль стараясь побороть…
Ты забыл уже, как звуки
могут жечься и колоть…
Звон дверных стеклянных створок,
чей-то близящийся шаг,
каждый шелест, каждый шорох,
громом рушится в ушах.
Ждешь — и ни конца, ни края
дню пустому не видать…
Пусть не я, пускай другая
так тебя заставит ждать!
Жернакова-Николаева Александра (Евграфовна или Николаевна)
А. (Е. или Н. Жернакова-Николаева) (21.05.1897 — 14.02.1981) – поэт, магистр философии.
С этой мемуаристкой в источниках много путаницы. В коллективном сборнике воспоминаний о М. Цветаевой она названа Александрой Евграфовной. Но она сама в своих воспоминаниях «Цветаевский дом» записала следующее: «Ивана Владимировича я знала с детства. Он был другом моего отца. Они вместе были старостами церкви Румянцевского музея (там был не один староста, а четыре, — собственно, совет старост). Кроме них старостами были еще (Семен Иванович?) Урсати (управляющий казенной палатой) и коммерсант Дунаев. Но не только церковные дела соединяли Ивана Владимировича с моим отцом, кроме этого у них было много общих интересов.»
Из достоверных источников (в статье Елены Лебедевой «Храм Святителя Николая Чудотворца на Старых Ваганьках» от 19.12.2007 говорится: «Кроме Цветаева, в попечительский совет вошли присяжный поверенный Николай Жернаков, управляющий казенной палатой Семен Иванович Урсати и коммерсант Дунаев.») известно, что одним из старост церкви Румянцевского музея был присяжный поверенный Николай Жернаков. Поскольку старост было всего четыре, то любые сомнения отпадают — это и есть отец мемуаристки. Но тогда ее отчество Николаевна, а не Евграфовна!
Находилась в эмиграции во Франции.
Зайцев Борис Константинович
Зайцев Борис Константинович (29.01/10.02.1881, Орёл, — 22.01.1972, Париж) – писатель.
Детство Б.К. Зайцева прошло в Калуге, где в 1898 г. он окончил реальное училище. За участие в студенческих беспорядках был отчислен из Московского технического училища, куда его определил отец, директор завода Ю.П. Гужона. Учился в Горном институте в Петербурге и на юридическом факультете Московского университета, который не окончил.
Не приняв Октябрьскую революцию, в 1922 г. эмигрировал; сначала обосновался в Берлине, оттуда переехал в 1924 г. переехал в Париж.
Зайцев Петр Никанорович
(1889–1970) – писатель.
Родился в Иваново-Вознесенске в семье ремесленника-переплетчика. Рано начал трудовую деятельность. В 1911 г., совмещая работу с учебой, окончил 8 классов гимназии и поступил в Археологический институт. С 1915 г. работал в редакциях и издательствах.
Позже был советским литературным работником и теософом, имел довольно обширное знакомство в литературной среде, дружил с С. Есениным и А. Белым и, хотя сам сочинял стихи, писал о литераторах как человек, к ним не вполне принадлежащий. Видел и запомнил он много, но, как считают те, кто его знал, не всегда точен в фактических описаниях. Поначалу немного сбивает с толку его позиция "интеллигента из народа", понимающего Советскую власть как синтез М. Горького с А. Белым. Зайцев готов был принять в новую государственность (вроде как сами звали), но смириться с хамским отношением к культуре он не смог.
