Иван Петров - В чекистской операции "Трест"
4
В один из вечеров ранней осени 1924 года, в лесочке вблизи Парголова, я ожидал ленинградский поезд на Белоостров, восстанавливая в памяти словесный портрет той чрезвычайно важной и опасной особы, которую встречал для переброски ее в Финляндию: средний женский рост, стройная фигура, лет более тридцати, правильный овал серовато-бледного, как бы под пленкой лица, в сером демисезонном пальто, платок серый, туфли на венском каблуке, черные, в руке саквояж из рыжей кожи. По внешнему облику — сельский врач. Следует в последнем вагоне и последней выходит из него.
Со слов Мессинга я знал не только ее внешний портрет. В молодости она, по-видимому из искреннего патриотизма, добровольно вступила в гвардейскую кавалерию русской армии и на фронтах первой мировой войны, — какими подвигами, уж не знаю, — заслужила все возможные по тем правилам четыре Георгия. После революции — ротмистр белой армии, каратель, эмигрантка. Патриотизм улетучился, и она превратилась в шпионку — садисткой она и раньше была, — террористку, наслаждающуюся страданиями народа. Теперь ей и наяву мерещились веревки, виселицы, кровь и торжественный въезд в столицу монарха на белом коне.
Мессинг предупредил: чрезвычайно опасная, умная и коварная. Стреляет при первом же возникновении сомнений, на местности ориентируется хорошо, не боится ни пеших переходов, ни водных преград. Обезвредить бы ее следовало, но пока она нужна нам как ширма. Ей верят в Париже, а здесь чекисты ее запутали, и она идет по ложному, подставленному чекистами пути. И именно такая она нужна нам. Строго придерживайтесь принятого и уже известного белым образа поведения — жаден на деньги, молчаливый и упрямый, угодливый перед финскими должностными лицами. На нашей территории, — спасая свою шкуру, — опять преображайтесь в молчаливого и в известных рамках властного хозяина «окна».
И откуда только эта зверюга взялась на мою голову! Но хорошо, что она не первая через мое «окно» пробивалась. Перебрасывая разных пустышек, — а такие тоже были, — я, что называется, уже руку набил, накопил какой-то опыт и умение.
Сам бы я, конечно, не справился — ситуации возникали самые неожиданные и слишком много их было. Помогал Мессинг, учил и направлял меня так верно, что временами казалось, будто ему заранее известен ход событий.
Контрабандное ремесло вскоре заглохло, но «соседи», как и рассчитывал Мессинг, меня по этому следу нашли, предложили работу, грозили. Однако с ними я недолго имел дело. По достижении договоренности о том, что мое «окно» предназначается только для обслуживания русских монархистов и англичан, финны как бы исчезли. Вообще я встречался с безымянными лицами, отлично владевшими финским языком, всегда в штатской одежде.
Впрочем, было одно исключение, когда два господина в штатской одежде просили, — да, именно просили — узнать, не задержан ли нашими пограничниками гражданин финляндской республики, указав его фамилию и бросающиеся в глаза внешние приметы. Я, конечно, обещал это выяснить и первым же поездом выехал к Мессингу. Навели справки, и оказалось, что такой человек задержан, находится под арестом в Сестрорецке по обвинению в шпионаже. Тут же Мессинг поручил Шарову написать ответ для передачи финнам. Переводя этот ответ на финский язык, я обнаружил в нем такие подробности о задержанном, которых я, начальник заставы, в штабе отряда обычным путем узнать никак бы не мог, и я отказался от такого текста:
— Что же вы делаете, товарищ начальник! Вы же меня угробите. Где бы я…
— Я угроблю? — вскипел Шаров, и не миновать бы мне очередной головомойки, но зашел Мессинг и, узнав, в чем дело, осадил Шарова:
— Будем надеяться, что финны сами знают место рождения и семейные неполадки своих агентов. Им нужен только ответ — задержан или нет?
Такой ответ финны и получили: «Внешне похожего увидел в Сестрорецке, арестован. Более подробно узнавать побоялся».
Мессинг вникал во все подробности моей работы, взвешивал и решал:
— Вас устраивает станция Песчаная?
— Не совсем — близко очень, всего в пяти километрах, и туда к утреннему поезду приходят «бидонщики» с молоком для города. Они местные жители, меня в лицо знают, и мои появления там, не на моем участке, в сопровождении незнакомых лиц, вызовут любопытство, пойдут разговоры и пересуды…
— Если эта станция вам не подходит, то немедленно прекратите посещения ее. А какие там еще станции?
— Левашово есть и Парголово, но они далеко от меня, километрах в пятнадцати, если не больше…
— А если на лошади?
— На заставах нет лошадей.
— Ни на одной заставе нет лошадей?
— Нет, лошадей нет.
Нынешним людям, особенно пограничникам, трудно представить себе, что было время, когда на заставах не то что машин — лошадей не было. Начальник отряда имел выездную пару и фаэтон и несколько пар заморенных обозных кляч для обслуживания хозяйства. У коменданта участка была верховая лошадь и одна обозная для развоза продуктов по заставам.
Но Мессинг лошадей нашел, и не одну — такое бы в глаза бросилось, — а сразу трем заставам — Каллиловской, самой отдаленной, Майниловской и моей. Еще повозка хорошая попалась, по моим потребностям, — одноосная финская «душегубка», на ход легкая и, главное, — только для одного пассажира, а это куда лучше, чем иметь дело с несколькими лицами, из которых один беседу ведет, вопросами атакует, а остальные за глазами следят — не промелькнет ли что потаенное.
По моей просьбе перевели на другой участок моего помощника Короткова, прекрасного человека, настоящего пограничника.
— Уберите, — просил я, — умный он, смелый, и разве такой поверит столь идиотскому расположению ночного наряда, какой я назначаю? Мне же надо создать неохраняемое пространство в пределах «окна», а он все ночи по границе ходит, проверяет и наставляет. Не могу я Короткова обманывать, не умею и не хочу…
— Ну что ж, — согласился Мессинг, — подберем вам помощника по вкусу.
И нашли такого. Возможно, человек он был и неплохой, не на своем месте только. Любил поспать, поиграть в шахматы и посидеть в помещении — избегая темных промозглых ночей и зимних холодов. Словом, не пограничник по укладу жизни, а мне — божий дар!
Трудно было с пограничниками — много их было, сильных и смелых, приходилось ловчить и обманывать, но только это не спасло бы. Нужно было их доверие, а доверия миражами не заслужишь! Надо было владеть знаниями, учить людей, делить с ними и радости и горе, работать, как и они, только еще больше и лучше.
В начале лета через мое «окно» пошли люди. Многих позабыл, но некоторых помню. Одного — вследствие его поразительной беспомощности. Представился — капитан первого ранга Российского военно-морского флота, а мог бы еще добавить — белоэмигрант, постоянно проживающий в Финляндии. Но он так не сказал, а лишь уточнил — непримиримый враг Советов.
