Александра Юрьева - Из Харькова в Европу с мужем-предателем
Знакомая картина с Авраамом, занесшим нож над голым Исааком, промелькнула у меня перед глазами и я подумала: «Это человеческое жертвоприношение!» Но сразу же поняла, что это абсурд. Очевидно, бедная девушка была ранена, и получала первую помощь. Но почему она не плакала в таком случае? Напротив, она глупо хихикала, тогда как другая девушка что-то делала с ней рукояткой ножа.
— Что случилось?! — воскликнула я, смутившись и испугавшись.
— Ничего особенного, барышня, — сказала спокойно, даже вызывающе, горничная постарше. — Нам нечего делать, и мы развлекаемся тем, что щекочем друг друга. Это очень приятно. Вам это тоже надо попробовать!
Вот первое знакомство с сексуальными отношениями, запретной темой в то время и в том обществе. Это было очень сильным переживанием, которое оставило на всю жизнь впечатление чего-то опасного и отвратительного.
Трудно представить, что бы случилось, если бы вместо меня горничные увидели нашу величественную директрису, мадам Домбровскую, стоящую над ними в туго затянутом корсете, в своем обычном шелковом блестящем платье радужного цвета, угрожающе потрескивающем. Через несколько месяцев я вернулась домой.
Вскоре все это рухнуло, растаяло, расползлось, как желе, которое из холодильника вынесли на солнце, — весь устой, гимназические правила поведения, все! Куда-то пропали горничные, исчезла кухарка, исчезли все. Мама нашла и арендовала две расположенных рядом и соединенных вместе квартиры прямо в центре города, на Садовой улице №2 на углу Театральной площади. Известный Национальный театр Синельникова был расположен прямо напротив нашего дома, на другой стороне площади, считавшейся городским парком. Справа от площади находилась кирка — лютеранская церковь. На ее башне были большие часы с золотыми стрелками и римскими цифрами, которые мы видели из нашего окна. Я хорошо это помню, потому что нам нужно было следить за этими часами, после того как советская власть прочно установила свое правительство на Украине. Они всегда находили предлог объявить чрезвычайное положение и ввести строгий комендантский час. Мы должны были быть дома к девяти часам вечера, и так как новые власти передвинули летнее время на три, четыре, и даже пять часов вперед, я видела на часах кирки, что уже 9 часов вечера, тогда как солнце было еще высоко на небосклоне. Тем не менее мы должны были оставаться дома.
Однажды в разгар войны папа бесследно исчез. Хотя люди часто пропадали в то время, я иногда задумывалась, не было ли его исчезновение связано с какой-то тайной, о которой мама не хотела мне говорить. Что-то могло случиться между ним и мамой, что заставило его уйти из нашей жизни, или, возможно, финансовые дела нашей семьи стали безнадежно трудными.
Несмотря на то, что мама была сокрушена этим ударом, она делала все возможное, чтобы успокоить меня и предостеречь от неожиданных перемен и нищеты. Она тогда работала как оплачиваемая сестра милосердия в той же больнице, где прежде была волонтером, и не жалела себя, чтобы обеспечить мне хорошую жизнь. Но когда перевороты, революция и последующая Гражданская война прибавились к невзгодам Первой мировой войны, даже ее усердные попытки не смогли остановить постепенное ухудшение условий нашей жизни.
Она уверяла меня, что папа, безусловно, вернется когда-нибудь, и что полиция найдет его. Мама подозревала, что его исчезновение могло быть связано с финансовыми трудностями или другими причинами, но со мной она никогда не делилась своими догадками. Война продолжала свирепствовать, и мы стали говорить, что папа, скорее всего, был убит или погиб по какой-либо другой причине — разного рода несчастные случаи были обыкновенным явлением в те дни.
Сначала я не совсем понимала серьезность нашего положения. Я взяла на себя роль маминого финансового советника и говорила, что ей следует делать. Моя милая, любимая мама просто смотрела на меня и молчала.
Пока что мы жили одни в этой квартире, и она все еще была полностью наша. Потом, конечно, квартиру у нас быстро отобрали. Нет, к нам не приходили вооруженные люди и не говорили: «Мы вашу квартиру забираем и сами вселяемся», а просто стали подселять людей ввиду того, что у нас большая жилплощадь. Я тогда не знала, что все большие квартиры были взяты на учет советской властью.
Сначала к нам вселилась какая-то известная певица — красавица, кокетка, очень милая. Ей было 22 или 23 года. Одним из ее поклонников был комиссар. Гостиную и мамину спальню у нас забрали для ее будто бы горничной. Хотя на самом деле это была ее подруга, полячка, которая позже влюбилась в нашего дворника и переехала в дворницкую, чтобы он от нее никуда не ушел. Итак, эта комната освободилась, и Софья Павловна Нэп переехала туда. Я помню ее настоящее имя — Ксения Николаевна. Мне было непонятно, зачем такое красивое имя, как Ксения, менять на Софью. Теперь я думаю, что она изменила имя для того, чтобы ее родственники не узнали, какую жизнь она стала вести, или по каким-нибудь другим причинам.
Там, где располагался папин кабинет и большая приемная для пациентов, с левой стороны был коридор, и еще большая комната с ванной. Затем дальше по коридору находилась маленькая комнатка возле ванной — там раньше жила моя нянька. Окно в этой комнатке было только на потолке. Вот нас туда с мамой и переселили. Решили, что для таких поганых буржуев, как мы, достаточно будет и такой комнаты, раз мы няньку там держали. Но они не знали, что нянька — это царь и бог в доме, няньку все боялись, и она никогда в этой комнате не сидела, жила в барских хоромах, а туда ходила только ночевать.
В папин кабинет вселилась семья Москановых: отец с матерью и два их сына — лет 18-ти и уже совсем взрослый, как нам тогда казалось. Женщина была худенькая и какая-то несчастная. А ее муж занимал большой пост в Управлении железных дорог. Отец этой семьи, прожив немного вчетвером в одной комнате, в какой-то день пошел и покончил с собой — бросился под поезд. И осталось их трое.
Все мы стали жить очень голодно, мрачно, отвратительно.
Глава 3. РЕВОЛЮЦИЯ И ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Во время Первой мировой войны Норвегия соблюдала нейтралитет, что в конечном счете и стало главной причиной того, что норвежская миссия в России взяла на себя обязанности большого числа иностранных представительств в Петрограде. По словам Брюса Локхарта, британского представителя в Москве, положение русских и англичан ухудшилось, когда российский министр иностранных дел М. Сазонов, который был настроен дружественно по отношению к союзникам, должен был уйти в отставку в августе 1916 года по той причине, что царь не имел четкого политического курса в отношении Германии. Локхарт писал, что последние несколько месяцев до начала революции были крайне пессимистичным периодом среди иностранных представителей в Москве и Петрограде. В этих городах Первая мировая война отошла на второй план в ожидании народом внутренней катастрофы, которую иностранные наблюдатели считали неизбежной[22].
