Николай Водовозов - Белинский
В том же «Листке» была напечатана небольшая заметка Белинского об одной брошюре, разбиравшей «Бориса Годунова» Пушкина. Виссарион немедленно послал журнал в Чембар.
Через редакцию журнала Белинский познакомился с Кольцовым, замечательным русским поэтом-самоучкой, который приезжал в это время в Москву из Воронежа по делам и напечатал в «Листке» несколько своих стихотворений.
С интересом и сочувствием слушал Белинский рассказ воронежского поэта о его грустной жизни. Восемнадцати лет отроду Кольцов полюбил крепостную горничную своих сестер Дуняшу, девушку красивую и умную. Она отвечала ему взаимностью. Зная крутой нрав своего отца, типичного купца-самодура, Кольцов скрывал от него свою любовь к крепостной девушке. Но отец догадался и, опасаясь, что сын женится на Дуняше вопреки его воле, отослал сына якобы по делам из Воронежа, а Дуняшу тем временем продал какому-то помещику на юг. Когда поэт вернулся домой и узнал об этом, он заболел горячкой и едва не умер. Выздоровев, Кольцов бросился отыскивать свою любимую, но никаких следов ее найти не мог. Только впоследствии он узнал, что она не вынесла разлуки с ним и вскоре умерла в тяжелой неволе.
Белинский быстро сошелся с Кольцовым. Их объединяла общая ненависть к крепостничеству и желание работать для блага своего народа. Под влиянием Белинского Кольцов возненавидел также тесный мир мелких мещанских интересов, в котором ему приходилось вращаться дома. По-другому зазвучали его стихи, когда он сделался идейным учеником Белинского. Недаром многие знакомые Кольцова стали с тех пор отмечать в нем «страсть к пропаганде крайних идей Белинского».
В том же 1832 году Виссарион Григорьевич сблизился с университетским студенческим кружком Николая Станкевича. Исключительно талантливый человек, одаренный глубоким эстетическим чутьем, горячей любовью к искусству, большим и ясным умом, способным разбираться в самых отвлеченных вопросах, Станкевич объединил вокруг себя выдающихся представителей русской молодежи, из которых впоследствии многие прославили имя своей родины.
Соединяя блестящее остроумие с необычайно широкой эрудицией, Станкевич умел всякий спор поднять на высокий теоретический уровень, сделать предметом серьезных философских исканий и принципиальных решений. Николай Станкевич был человеком, облагораживающее влияние которого испытывал каждый, кто близко соприкасался с ним.
Белинский со всей страстью своей прямой увлекающейся натуры погрузился в научные и философские занятия кружка. Он никогда не останавливался на полдороге. Теория никогда не была для него самоцелью, он всегда стремился применить ее со всей беспощадной последовательностью к жизни. Недаром в кружке он быстро заслужил имя «неистового Виссариона».
СОТРУДНИК «ТЕЛЕСКОПА» И «МОЛВЫ»
Весной 1833 года Белинский лично познакомился с Надеждиным, помимо профессуры занимавшимся изданием московских журналов «Телескоп» и «Молва». Белинский очень ценил критические статьи Надеждина и знал их хорошо еще со времен своей гимназической жизни. Надеждин, в свою очередь, быстро сумел оценить выдающийся критический талант молодого Белинского и охотно привлек его к сотрудничеству в своих журналах.
Материальное положение Виссариона Григорьевича в то время было попрежнему тяжелым. По воспоминаниям одного из современников, Белинский жил тогда «в каком-то переулке между Трубой и Петровкой… Внизу жили и работали кузнецы. Пробираться к нему надо было по грязной лестнице; рядом с его каморкой была прачечная, из которой беспрестанно неслись к нему испарения мокрого белья и вонючего мыла. Каково было дышать этим воздухом, особенно ему, с слабой грудью! Каково было слышать за дверями упоительную беседу прачек и под собою стукотню от молотов русских циклопов, если не подземных, то подпольных! Не говорю о беднейшей обстановке его комнаты, не запертой… потому что в ней нечего было украсть».
Литературный заработок не только не спасал его от нужды, но даже не избавлял от систематических голодовок. Конечно, он легко мог бы найти для себя более доходную работу, но тогда пришлось бы ему сойти с того прямого, хотя и трудного пути, на котором он мог все свои силы отдавать на пользу родному народу. В этом он убедился, когда ему предложили вполне обеспеченное, выгодное место личного секретаря у одного вельможи. Требовалось только стилистически исправлять литературные упражнения знатного барина. Белинский подумал и согласился. И вот он поселился «в аристократическом доме, пользуется не только чистым, даже ароматическим воздухом, имеет… хороший стол, отличные вина, слушает музыку разных европейских знаменитостей (одна дочь его превосходительства — музыкантша), располагает — огромной библиотекой, будто собственной, — одним словом, катается, как сыр в масле. Но вскоре заходят тучи над этой блаженной жизнью. Оказывается, что за нее надо подчас жертвовать своими убеждениями, собственной рукой писать им приговоры, действовать против совести. И вот в одно прекрасное утро Белинский исчезает из дома, начиненного всеми житейскими благами, исчезает с своим добром, завязанным в носовой платок, и с сокровищем, которое он носит в груди своей. Его превосходительству оставлена записка с извинением нижеподписавшегося покорного слуги, что он не сроден к должности домашнего секретаря»[7].
Так прошло почти два года. В конце 1834 года в журнале «Молва» стали печататься критические статьи Белинского под общим названием «Литературные мечтания (Элегии в прозе)». В этих статьях «неистовый Виссарион» со всей страстностью своего боевого темперамента изложил в виде стройной системы принципы литературной критики, усвоенные им в кружке Станкевича.
Вывод Белинского был тот, что у нас еще нет литературы, вполне способной выразить национальную идею России. «Надо сперва, — заключает он, — чтобы у нас образовалось общество, в котором бы выразилась физиономия могучего русского народа; надобно, чтобы у нас было просвещение, созданное нашими трудами, взращенное на родной почве… Придет время, (просвещение разольется в России широким потоком, умственная физиономия народа выяснится, и тогда наши художники и писатели будут на все свои произведения налагать печать русского духа».
«Не забывай, — обращается он к читателю, — что жизнь есть действование, а действие есть борьба… подави свой эгоизм, попри ногами свое корыстное «я», дыши для счастия других, жертвуй всем для блага ближнего, родины, для пользы человечества».
«Литературные мечтания» обратили на молодого критика внимание всей мыслящей России. Никто до него с такой страстью и любовью не предъявлял требования к искусству быть народным, никто не показал так ясно на связь литературы с общественной жизнью, и никто не говорил с такой непоколебимой уверенностью о великом будущем русской литературы.
