Владимир Зворыкин Зворыкин - Мемуары изобретателя телевидения
Но несмотря на все политические потрясения тех лет занятия в школах не прерывались, и весной 1906 года я с отличием закончил реальное училище. Все мальчики любят возиться с техникой – в этом смысле я не был исключением. Что бы ни попадало мне в руки (от заводных игрушек до отцовских часов), рано или поздно превращалось в набор деталей. Помню, мне хотелось проникнуть в самую суть вещей, понять, как они устроены. В то время в Муроме пошла мода на установку электрических звонков. Ими обзаводились буквально все. А поскольку я быстро разобрался в том, как они работают, то старался помогать в установке этого электрического чуда родственникам и знакомым, в результате чего заслужил репутацию эксперта. Наибольшим моим достижением был ремонт сигнальной системы на нашем пассажирском пароходе. Мастер, выписанный отцом для проведения этой работы, по каким-то причинам не приехал, а ждать мы не могли, поскольку судно необходимо было подготовить к началу нового навигационного сезона. Отец потом с гордостью рассказывал всем, как я его «выручил».
Вскоре выяснилось, что слух о моих талантах докатился и до Москвы, о чём свидетельствует следующий эпизод. Выпустившись из реального училища, я отправился в Санкт-Петербург держать экзамены в Технологический институт. По пути заехал в Москву навестить семейство московской тёти. Тётя была богата, её сын Леонид только что закончил гимназию, и на радостях мать подарила ему автомобиль. В те годы на всю Москву было меньше сотни автомобилей, и ничего подобного я в своей жизни не видел. Настоящее чудо техники – французский De Dion Bouton[5] с открытой ходовой частью и задней дверцей. Конечно, я в него сразу влюбился. Несмотря на наличие шофёра, Леонид предпочитал править сам, и, укатив за город, мы целые дни проводили, изучая устройство двигателя, запуская мотор или гоняя по разбитым дорогам. В последний день моего пребывания тётя настояла, чтобы мы, пусть и с опозданием, отметили факт окончания мной реального училища. Тогда такие события отмечались пышно: полагалось отобедать дома, затем выехать в театр, а оттуда – к цыганам. Выполнив всю программу далеко за полночь где-то на окраине Москвы, мы, наконец, погрузились в автомобиль, чтобы ехать домой, как вдруг тётя объявила, что Леонид переусердствовал со спиртным и править ему не следует. Леонид пытался протестовать, но тётя была неумолима. «Пусть правит Володя. Он совсем не пил». – «Но он не умеет», – резонно возразил Леонид. На что тётя ответила: «Володя умеет всё. Он ведь у нас эксперт». Вот что делает репутация! Леониду ничего не оставалось, как подчиниться и передать мне водительские краги.
Поначалу всё шло неплохо: я сумел запустить мотор, вырулил на дорогу (кажется, даже в нужном направлении), и через неполный час уже въезжал в город. Дальше путь пролегал по бульвару, где мы нагнали вереницу едва волочившихся ломовых подвод. Обогнать их я не решился, а плестись следом не хотел, поэтому свернул с мостовой с намерением въехать на прогулочную аллею. Это оказалось роковой ошибкой. Не рассчитав поворот, я, как в капкан, угодил задним колесом в жёлоб водостока, где и застрял. Мои отчаянные попытки сдвинуть автомобиль с места ни к чему не привели. Не на шутку разгневанные, тётя и Леонид укатили домой на извозчике, который, к счастью, тут же и подвернулся. Предлагали ехать и мне, но я и подумать не мог о том, чтобы оставить автомобиль. Тем временем, несколько ямщиков, бросив свои подводы, сошлись поглазеть на диковинный агрегат. Замечания, которые они отпускали по поводу застрявшей машины, напомнили мне разговор двух крестьян про бричку Чичикова из первой главы «Мёртвых душ». После долгих посулов и уговоров мне удалось убедить их распрячь лошадей и вытащить меня из канавы с помощью верёвок. Затея увенчалась успехом. Оказавшись на мостовой, я без труда запустил мотор и вскоре уже вновь катил по московским улицам.
Но приключения на этом не завершились. К тому времени уже рассвело, и улицы на глазах заполнялись извозчиками. Приходилось то и дело замедлять ход или маневрировать между повозками, что, впрочем, вполне удавалось, покуда я не достиг оживлённого перекрёстка в центре города. Здесь произошло следующее: кобыла, запряжённая в коляску с откидным верхом, испугавшись производимых автомобилем звуков, вышла из повиновения вожатого и стала посреди перекрёстка, перекрыв путь сразу всем потокам. Сколько её ни стегали, она только пятилась или вставала на дыбы. Я попробовал объехать незадачливый экипаж, но не докрутил руль и врезался в его коляску. Тут уж движение встало намертво. Немедленно собралась толпа зевак, обсуждая происшествие. К счастью, не считая небольшой царапины на крыле, автомобиль остался без повреждений. Извозчик с лошадью также не пострадали, и весь урон исчислялся одной сломанной оглоблей. Извозчик был перепуган насмерть, беспрестанно извинялся и корил себя за то, что допустил столкновение, вина за которое полностью лежала на мне. Я дал ему двадцать пять рублей (по тем временам, деньги немалые), полагая, что сумма с лихвой покроет понесённый беднягой ущерб. Но в этот самый момент подоспел городовой и сходу взял мою сторону, напустившись на извозчика и обругав его «слепой тетерей». Ко мне городовой обращался не иначе как «Ваше Превосходительство» и, отобрав у извозчика данную ему ассигнацию, вернул её мне со словами: «Не извольте беспокоиться». После чего, вскочив на подножку автомобиля, разогнал напиравший со всех сторон гужевой транспорт и вывел меня из затора.
Когда я, наконец, добрался домой, тётя встретила меня как героя. Как ни странно, через несколько лет, во время Первой мировой войны, этот незадачливый опыт вождения сочли достаточным, чтобы направить меня инструктором в школу военных шофёров.
Петербург, первые опыты и Европа 1906-1914
Прибыв в Петербург, Зворыкин отправился сдавать экзамены на инженерный факультет Технологического института. В тот год конкурс был особенно высок – десять человек на место. Зворыкин показал хорошие результаты, но попал лишь во «второй приёмный список» (или, пользуясь современной терминологией, в «лист ожидания»). Это означало, что в случае, если кто-либо из принятых студентов по каким-то причинам не сможет приступить к занятиям, Зворыкину будет предложено занять его место. Сочтя, что шансы на такой исход невелики, Зворыкин подал заявление на физический факультет Санкт-Петербургского университета, куда вскоре и был зачислен без экзаменов как обладатель диплома с отличием. По его словам, первая же лекция, которую читал знаменитый в те годы профессор Хвольсон[6], произвела на него столь сильное впечатление, что он решил посвятить себя изучению физики. Тут вмешалась судьба в лице строгого Козьмы Зворыкина, который считал, что сыну необходима «практическая» профессия инженера, а ею можно овладеть только в Технологическом институте. Зворыкин-старший был настолько обеспокоен самовольным выбором Владимира, что отправился в Петербург лично уладить дело. По странному стечению обстоятельств, пока он был в пути, Владимир получил уведомление из Технологического института о том, что место для него освободилось и он может приступить к занятиям. Как вспоминал впоследствии Зворыкин, по приезде отцу оставалось только заказать сыну мундир студента императорского Технологического института, чтобы у него и мысли не возникло о возможности возвращения на физический факультет.
