Федор Палицын - Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916)
Я увидел других людей, совсем других, чужих по всему, и это было очень больно, и этим болею до сих пор».
В Париже генерал постоянно сталкивался с союзниками, у него появилась возможность получать информацию о ходе военных действий на Западе из первых рук и, соответственно анализировать ее. Проблема единого командования, отсутствие скоординированности в планировании стратегических операций, развитие военной техники и военной мысли, участие огромных народных масс в военных действиях и особенности национальной психологии воюющих сторон, возможные условия будущих мирных переговоров – эти и подобные темы нашли свое отражение в записках Палицына.
Палицын писал:
«Вся 3-х летняя война дала нам яркие доказательства не только импотенции военной мысли, сколько импотенции в исполнении. По-крайней мере у нас все являлось сложным, трудным до невозможности, кроме одного – отдачи приказа об атаке, когда без всякой надежды на успех гибли и калечились сотни тысяч».
Возможность революции в других странах – участниках войны генералом не отвергалась, но и в эти выкладки были внесены коррективы:
«В начале войны, в 1914 г., я высказал мысль, что Германия будет побеждена, когда это захочет народ, т. е. когда он восстанет против власти. Теперь, после 4½ месяцев со дня революции и на основании всего пережитого я думаю, что германский народ никогда не восстанет, а после нашей революции тем более… Победа Германии – улучшение положения рабочего, а вместе с тем улучшение социального положения трудящихся классов. И это немцы сознают ясно».
«Русский человек иного склада и души, и дисциплину нужно достигать иными путями. Строгостью, но справедливостью… Немец храбр, в общем послушен, но наш, в единицах и в массах, храбрее, самоотверженнее и до сих пор был послушнее. Перед нами факты, что он может исполнить то, чего современный культурный человек, в массе, не может исполнить, но мы этой особенностью как-то не пользуемся».
Как и многие военные, Палицын должен был определить и свое место во взбаламученной революционным вихрем стране, и он находит для себя нужные слова и записывает их в дневник:
«Мое отношение к Временному правительству ясно… Я присягал ему и буду служить ему верой… Не по присяге только, а по любви и по осознанию пользы Отечеству. …Обратиться в крайнего я не могу, но желать, чтобы Россия жила в свободе и порядке, желаю, и буду способствовать, сколько хватит сил».
Однако столкновение с революционной действительностью в Петрограде поставило крест на возможности непосредственного служения стране, вернувшись в Россию. Приехав на несколько дней в Петроград, Палицын на месте в этом убедился.
«Все мои проекты обосноваться в России, вне Петрограда, рухнули, и я пришел к выводу, что лучше всего переждать год или 1½ во Франции, где, кроме того, могу работать, помогая Павлу Игнатьеву по разведочной части».
Приняв в начале 1917 года участие в проверке работы Русской миссии в Межсоюзническом комитете, Палицын планировал заняться военной разведкой, но заключение Брестского мира заставило отказаться его от этих планов[18].
Но больше всего Палицына занимали вопросы, связанные с необратимыми революционными изменениями в России.
«События в нашем отечестве таковы, что вера в будущее его начинает колебаться. К внутреннему разладу прибавляется внешний. Украина, Кавказ, Бессарабия и Финляндия отделяются… Кто захочет, тот и провозгласит свою самостоятельность, благо петроградские правители, в лице Ленина и присланных, приглашают всех к такому отделению. Сплошной сумасшедший дом. Вместо великого еще в недавнем государства, в несколько месяцев могучее государство обратилось в ничто, и не от внешнего врага, а деяний умов и рук собственных сынов».
Он продолжает размышлять над причинами революционного взрыва и приходит к самым неутешительным выводам.
«Да, прежний режим и война подготовили события. Законодательные собрания (Дума в особенности) подготавливали переворот, ослабляя власть, старую, безличную и неумелую. Война, вызвав большое напряжение, глупо и нехозяйственно веденная в экономической ее части, ослабили народ материально и духовно. Генеральный штаб, того не подозревая, приготовил бойцов революции, и когда роспуск Думы вызвал накопившееся негодование и злобу, когда царь капитулировал вместе с его заместителем, взамен этой власти наверху оказался быстро сформированный Совет в Петрограде, и обалдевшее и мечущееся самозванное правительство из Думы, с места выпустившее все нити…
Не владея военной силой, она не владела телеграфом и страной, ибо все, что было губернских установлений: губернаторов, исправников, становых, урядников, полицию – она все это уничтожила, поставила что-то новое, вроде комиссаров и милиции. Образовалась одна общая административная трясина.
А Совет, рядом с Временным правительством, принялся за армию и блистательно провел свое разрушение, а с этим вместе разрушили и Россию».
Особенное неприятие и полное разочарование в бывших союзниках вызывает у Ф.Ф. Палицына Брестский мир и все, что с ним оказалось связано. И тут автор видит не только вину Германии, но и попустительство со стороны Англии, Франции и Соединенных Штатов. Но к большевикам и Германии претензии особые.
«Гнусную роль взяла на себя Германия. С каким, однако, презрением она должна смотреть на тех, которые с ними так пошло и быстро переговариваются.
… Переговоры похожи на игру кошки с мышкой.
Но в лице делегатов, представляющих собой 180 млн. большое государство, если смотреть на это серьезно, по-видимому, сосредоточилась вся умственная и нравственная слабость этого государства.
Они прибыли по приказу, чтобы во что бы то ни стало вести переговоры для заключения мира, ибо мир нужен для упрочения власти Ленина и прочих, но не для России».
Он вспоминает свои молодые годы, когда в его окружении были те, кто позднее ушел в революцию, и поражается, как после революции изменилось отношение союзников к его стране. Оказывается, «извне Россия была окружена врагами, с ней считались, как с большой военной силой, но не любили и не верили, ибо не знали ее. Знать слабости не значит знать народа, а о России знали, что она безличная, ленивая, неряшливая, пьяная и в делах не всегда чистая».
Как мало изменилось за прошедшие сто лет!
Германии Брестский мир был выгоден хотя бы потому, что выход России из войны автоматически укреплял позицию Германии на Западном фронте. И с той же рациональной точки зрения – такой мир должен быть невыгоден союзникам. Только сильная Россия могла оттянуть германскую армию от Запада.
Но вопреки всем доводам разума страны Антанты равнодушно взирали на унижение России. Ослабление России было им так же на руку, как и немцам. Интересы, как уже много раз было в истории, опять совпали.
