Феликс Кузнецов - ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ
Программа «реализма» далеко ее исчерпывалась чисто негативной стороной — сокрушением идеологических и нравственных основ старого общества. Казенной, охранительной морали противопоставлялась новая система нравственности, общая для революционной демократии 60-х годов, — разумный эгоизм.
Мы недооцениваем революционное содержание этой системы нравственности, которую разрабатывали и Герцен и Чернышевский, которая уходит корнями в просветительство Великой французской революции и которую наши шестидесятники восприняли прежде всего из философии Фейербаха.
В ленинских «Философских тетрадях» содержится следующая мысль: «Под эгоизмом я разумею не эгоизм «филистера и буржуа»… а философский принцип сообразности с природой, с разумом человека, вопреки «теологическому лицемерию религиозной и спекулятивной фантастике, политической деспотии» [5] .
«Очень важно», — подчеркивает Ленин.
Ленин имеет здесь в виду следующее место у Фейербаха:
«Я понимаю под эгоизмом любовь человека к самому себе, то «есть любовь к человеческому существу, ту любовь, которая есть импульс к удовлетворению и развитию всех тех влечений и наклонностей, без удовлетворения которых человек не есть настоящий, современный человек и не может им быть».
«Разумный эгоизм» — мораль человеческой пользы — явился для шестидесятников прежде всего ярко выраженной антикрепостнической, антидеспотической, антиклерикальной системой нравственности. Эта мораль ставила человека в центр мироздания как конечную и главную цель бытия. «Разумный эгоизм» выводил человеческую нравственность из материалистических, точнее — антропологических предпосылок: ощущений, эмоций, чувств человека, и разрушал церковные, идеалистические, спекулятивные основы нравственности. Во времена деспотизма и крепостничества с его принижением и уничижением
человеческой личности, в эпоху не только экономического, по и политического, юридического, духовного рабства мораль «разумного эгоизма», провозглашающая человека, его личность, его желания и наслаждения, его счастье основой и целью бытия, была дерзким вызовом установившемуся порядку.
Утилитаристская мораль «разумного эгоизма» в традициях европейских утопистов являлась и теоретическим обоснованием идеи социализма. «Реалист» в представлении Писарева стремление к личному счастью понимает как стремление к счастью всеобщему, от идеи личной пользы он идет к «идее общей пользы или общечеловеческой солидарности». Идея общечеловеческой солидарности для него есть «просто один из основных законов человеческой природы, один из тех законов, которые ежеминутно нарушаются нашим неведением и которые своим нарушением порождают почти все хронические страдания нашей природы».
Социализм Писарева по своим формам (но не по реальному, классовому содержанию, потому что в этом смысле он оставался крестьянским социализмом) целиком и полностью лежал в традициях западноевропейского утопизма. Главным для Писарева в отличие от Чернышевского было не общинное, но естественнонаучное обоснование социализма, а утилитаризм, «разумный эгоизм», — решающим теоретическим звеном. Тем самым звеном, который связывал антропологию и социологию, человеческую природу и ту форму человеческого общежития, которая в наибольшей степени соответствует ей.
Как известно, просветительское учение о «естественном человеке» и его взаимодействии со «средой», а также непосредственно вытекающее из него этическое учение утилитаризма («разумного эгоизма»), выступающие как важнейшие составные части материалистической философии французских просветителей XVIII века (Гольбаха, Гельвеция и других), явились одним из идейных источников западноевропейского утопического социализма. Именно эту сторону французской просветительской философии XVIII века имел в виду Маркс, когда отмечал, что направление французского материализма, берущее свое начало от Локка, «…вливается непосредственно в социализм и коммунизм».
Маркс показывает, как эта связь проявлялась конкретно. «Фурье, — пишет он, — исходит непосредственно из учения французских материалистов… Материализм этот в той именно форме, какую ему придал Гельвеций, возвращается на свою родину, в Англию. Свою систему правильно понятого интереса Бентам основывает на морали Гельвеция, а Оуэн, исходя из системы Бентама, обосновывает английский коммунизм…»
В. И. Ленин, конспектируя «Святое семейство», полностью согласился с мнением Маркса о связи французского материализма XVIII века с утопическим социализмом и коммунизмом. «Из посылок материализма, — записывает В. И. Ленин в «Философских тетрадях», — ничего нет легче вывести социализм (переустройство чувственного мира, — связать частный и общий интерес — разрушить антисоциальные Geburtsbtatten преступления и пр.)».
Итак, по Марксу и Ленину, учение о человеке и утилитаристская этика французских просветителей XVIII века явились теоретической основой западноевропейского утопического социализма и коммунизма.
Антропологическое учение о человеке, его «естественной природе», вытекающая отсюда идея гармонии личного интереса с общественными — «разумный эгоизм» и составляли фундамент утопического социализма Писарева.
Именно эта черта мировоззрения Писарева объясняет то гипертрофированное внимание, которое он уделял не только знанию вообще, но естествознанию в особенности. В популяризации естествознания для Писарева важен не только экономический, но и общественный, воспитательный результат. Естественные науки были так важны для Писарева именно потому, что только они, по его убеждению, способны научить человека понимать свою «природу» и осознавать противоречие между собственной «естественной природой» и «противоестественными» общественными отношениями.
Естествознание в представлении Писарева — объективный научный фундамент социалистических убеждений, потому что только оно дает человеку «верный, разумный и широкий взгляд на природу, на человека и на общество».
Зависимость миросозерцания Писарева от концепций европейского утопического социализма, равно как и его просветительская вера в знание, объясняет еще одну особенность его позиции в 1864–1865 годах. Размышляя о стратегии и тактике освободительной борьбы в условиях, когда массы спят, делая ставку на умственное воспитание народа, Писарев приходил к выводу о "возможности двух путей социалистического преобразования общества: «механического», то есть революционного, и «химического» — мирного, просветительского. Эта вторая возможность вытекала для Писарева из того иллюзорного представления, типичного для европейских утопистов, будто мысль, знание способны перевоспитать «агрономов. фабрикантов и всякого рода капиталистов» в «новых людей», в разумных руководителей народного труда. «Это предположение может показаться идиллическим, — добавляет Писарев, — но утверждать, что оно — неосуществимо значит утверждать, что капиталист не человек и даже никогда не может сделаться человеком».
