Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
Пока Сэлинджер был поглощен своим австрийским увлечением, его польский работодатель Оскар Робинсон скончался от сердечного приступа в одном из венских казино, как говорят, сразу после крупного выигрыша в рулетку. После его смерти Сэлинджер получил от отца указание отправиться на север Польши в город Быдгощ.
Там он остановился в служебной гостинице при мясоперерабатывающей фабрике Робинсона и начал знакомиться с основами отцовского мясоторгового бизнеса. Встав до зари, он приходил на бойню ко времени, когда туда подтягивались крестьяне из окрестных деревень. Каждое утро он вынужден был присутствовать при забое и разделке свиней, которым выпадала судьба прибыть на американский рынок в виде «консервированной ветчины для пикников». К Сэлинджеру был приставлен «мастер забоя» — он обожал стрелять из ружья по электрическим лампочкам поверх визжащего свиного стада и по птицам, посмевшим попасться ему на глаза. Очень скоро Джерри пришел к убеждению, что, какие бы блага ни сулила ему карьера торговца мясом, если он займется ею, у него перед глазами вечно будет стоять зрелище растерзанных свиней. Единственный урок, вынесенный Сэлинджером из пребывания в Польше, заключался в том, что отцовский бизнес не для него.
В 1944 году Сэлинджер писал, что, желая приобщить сына к семейному бизнесу, родители «силой услали» его в Польшу «резать свиней». Редактор журнала «Нью-Йоркер» Уильям Максуэлл в 1951 году, в свою очередь, отметил, что, как бы ни противна была Сэлинджеру попытка отца навязать ему выбор жизненного пути, «для писателя исключительно ценен любой опыт, положительный или отрицательный»14. При этом надо помнить, свидетелем каких европейских событий стал Сэлинджер. Атмосфера страха, явственно ощущавшаяся в Австрии и Польше, глубоко подействовала на будущего писателя, омрачив даже самые светлые воспоминания.
Сэлинджер оказался в Европе в переломный момент ее истории. В 1938 году она стремительно скатывалась в пучину Второй мировой войны. Когда Сэлинджер жил в Вене, к власти в Австрии рвались нацисты, выпущенные из тюрем головорезы из числа членов Нацистской партии терроризировали столичные улицы: прохожих, заподозренных в том, что они евреи, заставляли под издевки зевак чистить сточные канавы; принадлежащие евреям дома, магазины и кафе становились добычей мародеров. Наблюдая за всем этим, Сэлинджер испытывал страх не столько за себя, сколько за своих венских друзей. Сам он в любой момент мог уехать из Австрии, а приютившая его еврейская семья такой возможности не имела. Еще прежде чем Сэлинджер возвратился в Нью-Йорк, Германия ввела в Австрию войска и Австрия прекратила существование как самостоятельное государство. Во время войны все венские друзья Сэлинджера были уничтожены.
Поляки, когда к ним попал Сэлинджер, пребывали в тревожном ожидании, испуганно наблюдая за тем, что творится в Австрии. Из тех, с кем вместе он работал на бойне, мало кто пережил войну.
Девятого марта 1938 года в Саутгемптоне Сэлинджер поднялся на борт океанского лайнера «Иль-де-Франс», в тот же день отплывшего в Соединенные Штаты. Он был рад снова оказаться в родительской квартире на Парк-авеню, вдали от предвоенных потрясений. Уильям Максуэлл прав, говоря о значении для будущего писателя опыта, приобретенного в Европе. Пусть поездка не оправдала надежд, которые возлагал на нее Соломон. Пусть Сэлинджер вернулся из нее с еще менее ясными планами на будущее, чем были у него перед отъездом; но, пожив среди европейцев, чья жизнь столь разительно отличалась от его собственной и протекала в условиях каждодневной борьбы и смертельной опасности, он научился ценить и понимать людей, которые прежде были ему безразличны. Эта перемена в отношении к людям особенно заметно проявилась, когда во время войны он сражался в Германии.
Проведя год в Европе, Сэлинджер лучше узнал немецкую культуру и немецкий язык, а также самих немцев — и усвоил ||.млмчие между немецкими нацистами и немцами, достойными всяческого восхищения.
Осеныо 1938 года Сэлинджер поступил в Урсинус-колледж, расположенный в пенсильванской глуши неподалеку от училища Вэлли-Фордж. Выбор этого учебного заведения был далеко не очевидным. Колледж существовал на средства немецкой реформатской церкви, поэтому большинство соучеников Сэлинджера происходили из семей выходцев из Германии. Все студенты колледжа были обязаны носить нашивки с именем и фамилией, а при встрече в кампусе установленным образом приветствовать друг друга. Обстановка, царившая в этом маленьком провинциальном колледже, была абсолютно непривычна для юноши с Манхэттена.
Парень из семьи состоятельных нью-йоркских евреев был белой вороной в укромном мирке Урсинус-колледжа. Многие однокашники впоследствии говорили, что едва помнят его, а кое-кто вспоминал, но с глухой неприязнью. Но это всё были соученики мужского пола. Девушки же неизменно отзывались о нем самым лучшим образом (что, вероятно, и раздражало соперников).
При поступлении в колледж Сэлинджеру было почти двадцать лет — к этому времени он превратился в симпатичного юношу с вечной озорной улыбкой на лице. При росте в шесть футов пять дюймов и стройном сложении он сразу привлекал к себе внимание. Ярче всего студенткам запомнились не смуглое лицо или черная шевелюра, а глаза — глубоко посаженные, темно-карие, проницательные.
В Урсинус-колледже образца 1938 года такая внешность не могла не производить впечатления на девушек. Сорок семь лет спустя одна из выпускниц колледжа вспоминала: «Джерри забыть непросто. Он был красивым, обходительным, много повидавшим столичным жителем в черном приталенном пальто… совсем не похожим на остальных парней. Его едкие шуточки приводили нас в настоящий восторг. Девчонки мигом теряли от него головы»'.
В колледже интересы Сэлинджера девушками отнюдь не ограничивались. Из восьми выбранных им предметов четыре имели прямое отношение к словесности: он записался на курсы по английской и французской литературе и на два разных писательских курса. В газете колледжа «Урсинус уикли» у него вскоре появилась своя колонка — сначала она называлась «Мысли компанейского второкурсника. Загубленный диплом», но потом стала выходить под заголовком «Дж. Д. С. Загубленный диплом».
Тематика колонки была самой разнообразной: от бойких комментариев по поводу событий студенческой жизни до неизменно ехидных театральных рецензий. Уже в ту пору Джерри критически отзывался о романах, в которых находил «липу». Так, о Маргарет Митчелл он писал: «Да простит меня Голливуд, но я бы посоветовал романистке наградить мисс Скарлетт О’Хару легким косоглазием, щербатой улыбкой или ножкой девятого размера». Об Эрнесте Хемингуэе, с которым он впоследствии подружился, Сэлинджер писал не менее пренебрежительно: «Хемингуэй завершил свою первую большую пьесу. Будем надеяться, что вещь вышла стоящая. А то со времен «И восходит солнце», «Убийц» и «Прощай, оружие!» он как-то обленился и все больше несет чепуху».
