Ги Бретон - Лукавые истории из жизни знаменитых людей
Оноре приступил к последнему акту своей трагедии. За ночь он писал приблизительно по десять стихов. И, наконец, прекрасным апрельским утром, какие бывают только в Париже, светлым, полным песен и легких облаков, утром, которое буквально искрится от смеха, он написал своей сестре: «Я закончил «Кромвеля». Два дня спустя он получил ответ: «Приезжай, мы все ждем тебя».
Не переменив даже одежды, Оноре, сунув под мышку свою драгоценную рукопись, сел в дилижанс, едущий до Мо.
Как его примут? Он немного встревожен, и десять лье, отделяющие Париж от Вильпаризи, показались ему необычайно длинными...
Но когда он выходит из дилижанса, его встречают мадам и месье Бальзак вместе с Лорой. Его обнимают, целуют, рассматривают.
— Какой же ты худой, бедный мой мальчик,— испуганно говорит мать.— Тебе следует хорошенько отдохнуть. Лора испечет тебе печенье, а Лоране — слоеный пирог.
Оноре взволнован. После восьми месяцев одиночества малейшая ласка вызывает у него слезы на глазах.
Дома его ждут бабушка Салламбер, маленький Анри, Лоране, которой уже исполнилось 17 лет и которая превратилась в прелестную девушку, и очень симпатичный человек, которого Оноре видит впервые. Молодого человека представляют: это месье Сюрвиль, жених Лоры.
Какая здесь теплая и доброжелательная атмосфера! Оноре не терпится прочитать свою трагедию...
После завтрака все семейство располагается в гостиной.
— Мы тебя слушаем, великий писатель,— добродушно говорит месье Бальзак.
Оноре оглядывает своих слушателей. Аудитория настроена весьма благожелательно. Лора подмигивает ему, а мадам Бальзак уже чувствует гордость за сына.
Он делает глубокий вдох и начинает читать со всей страстностью, на которую только способен...
Однако, вопреки его ожиданиям, конец первого акта был встречен без энтузиазма.
Трагедия совершенно не захватывает слушателей. После второго акта все начинают с удрученным видом переглядываться. Оноре охватывает страх. Ему тоже стихи начинают казаться плохими, а реплики смешными...
— Продолжай,—говорит месье Бальзак.
У бедного юноши на лбу выступает пот, а в горле пересыхает. Он запинается, пропускает целые тирады, лишь бы поскорее закончить.
Закончив читать третий акт, он захлопывает тетрадь.
— Есть еще два акта,—старается говорить он как можно более естественным тоном,— впрочем, все это лишь первые наброски...
И печально, бесконечно печально он смотрит на мать, отца, сестру. Смотрит так, будто повинен в чем-то дурном, хотя неудачной была всего лишь проба его пера... Месье Сюрвиль первым нарушает гнетущее молчание в гостиной. Он очень старается не обидеть незадачливого автора.
— Возможно, нужно несколько переделать первый акт,— говорит он.
— Да,—добавляет месье Бальзак,— и еще несколько рифм...
— Вероятно, мы не очень хорошие судьи,— говорит мадам Бальзак, которой очень жалко сына.— Кроме того, трагедии, ты же знаешь, всегда навевали на меня скуку...
У Оноре тяжело на сердце. Он не знает, что для него больнее — великодушие родных или непоправимый провал, за 25 минут уничтоживший труд восьми месяцев...
— Предлагаю прогуляться,—говорит месье Бальзак, вставая,— на улице так хорошо.
Вид у всех деланно веселый. Оноре вышагивает рядом с молчаливой Лорой по нешироким дорожкам весеннего провинциального городка, на обочинах которых уже начинают распускаться подснежники.
— Трагедии — это не моя стихия,— мысленно говорит он себе.— У меня совершенно иная дорога...
Но какая? Этого он пока не знает...
Несмотря на очень плохое впечатление, произведенное чтением «Кромвеля», мадам Бальзак переписала трагедию и показала ее разным сведущим людям: драматургу, актеру и, наконец, месье Андрие из Коллеж де Франс. Ответ последнего был категоричен:
— Пусть этот молодой человек занимается в жизни чем угодно, но только не литературой!..
После провала «Кромвеля» Оноре возвратился в свою мансарду на улице Ледигьер. Был май 1820 года, и Париж, казалось, был опьянен весною. По бульвару Ган прогуливались молодые щеголи в светло-зеленых или голубых панталонах со штрипками и серых сюртуках. Завидев красотку, они приветствовали ее словами: «Какой прекрасный день, мадемуазель». При этом они одновременно снимали шляпы, что приводило в смущение и заставляло краснеть девушку. В Тюильри торговцы вафельными трубочками и пирожными продавали свой восхитительный товар, нараспев зазывая гуляющих: «Вот трубочки!.. Мадам! Покупайте трубочки!..». И повсюду, подобно солнечным зайчикам, порхали молодые девушки, одетые в светлые платья. Они гуляли группками, взявшись за руки. Некоторые из них так радовались жизни, что делились своей жизнерадостностью с молодыми служащими, клерками, адвокатами, нотариусами...Нечаянно сказанная шутка в Пале-Рояле, подобно искре, вызывала в Шайо в Пасси, громовые раскаты смеха и веселила весь квартал. По вечерам звучали скрипки, и молодые парочки танцевали под цветущей сиренью рядом с ресторанчиками...
Весь Париж напоминал великолепный финал оперетты разноцветными костюмами, хорошенькими поющими девушками и юношами, всегда готовыми пройтись в польке. Среди этого водоворота Оноре считал, что причиной провала его трагедии было, конечно же, одиночество. Он решил незамедлительно восстановить отношения с Сотле, своим старым приятелем по коллежу. У последнего были связи в нескольких небольших газетах, и благодаря ему Оноре стал вхож в редакции, типографии на улице Круассан и в немного затасканные круги литературной богемы. Он часто бывал в кафе на левом берегу Сены, где молодые поэты, потягивая пиво, обсуждали стихи господина де Ламартина; его можно было встретить на собраниях литературных обществ, где исступленно спорили о революционной поэзии. Все это было для Оноре ново. Он слушал, наблюдал, открывал мир. И быстро понял, что опоздал со своей трагедией по крайней мере лет на 50, что те авторы, которым он отдавал предпочтение и которым старался подражать, жили в XVIII веке и что ему совсем не известны литературные тенденции его времени.
«Так вот почему я провалился,— думал он.— В 1820 году у меня были идеи, амбиции и приемы дореволюционного писателя».
* * *
В одном живописном кафе, расположенном на улице Круассан, где всегда было полно журналистов, газетчиков, поэтов и девиц легкого поведения, Оноре познакомился с писателем едва ли старше его самого, которого звали Ле Пуатевэн д'Эгревиль и который уже опубликовал большой роман, чем немало гордился.
