Яков Наумов - Чекистка
— Вас это совершенно не касается, — устало сказала Вера Петровна. — Во всяком случае, не благодаря вам…
Сименовский облегченно вздохнул. Не он первый назвал фамилию Сердобольского. Его спросили — он ответил правду. Не может же лгать интеллигентный человек. Его совесть должна быть чистой…
* * *Комната с низким потолком и облупившимися стенами затемнена вечерними сумерками. Вросшее в землю окно с расколотым пополам пыльным стеклом смешно коверкает фигуры прохожих, карикатурно вытягивая их лица и туловища.
Если напрячь зрение, можно заметить, что кроме примостившейся у окна Веры Петровны в комнате находятся еще люди. На кровати хозяйка, она укачивает ребенка. Хозяин тоже дома. Он устроился рядом с женой и молчит. Иногда, как бы очнувшись, хозяин подымается и неслышными шагами выходит в сени покурить.
Вера Петровна вздрогнула и настороженно прильнула к окну. На улице показался человек… Потом еще… Еще…
Идет второй день невидимого поиска. Настойчиво следит Вера Петровна за поповским домом. Сощуренные глаза, напряженное лицо, она — само внимание…
Снова появился человек. Который уже по счету? И все к Сердобольскому. Приходят, уходят. Точно сговорившись, появляются через равные промежутки времени. Со стороны может показаться, что походка у них беспечная, как у праздношатающихся.
— Кажется, поиск начинает себя оправдывать, — шепчет Вера Петровна, обращаясь к хозяину. — Вы правы, Иван Алексеевич: посетители сплошь офицеры. Это точно. Обратите только внимание на их выправку. Смотрите! — Вера Петровна тянет кого-то за рукав к окну… — Заходят по одному, выходя — оглядываются.
Тот, к кому обращается теперь Вера Петровна, не отзывается. Вероятно, он заснул.
— Фролов, Фролов, очнись наконец, вроде неудобно спать на службе. — Вера Петровна сильнее дергает его за рукав.
— Что случилось?
— Погляди-ка.
Фролов протирает глаза и тоже наклоняется к окну.
— Как ни маскируются господа золотопогонники, выправка выдает их, — заключает Вера Петровна.
* * *Солнце давным-давно скрылось за горизонтом, а жара так и не спадает. Ночь и та не приносит прохлады. Ни одного дуновения ветерка, все будто замерло.
У крыльца Сердобольских появились трое: женщина и двое мужчин. Все в кожаных куртках. Они подходят к дверям. Наблюдательный прохожий мог бы заметить, как в это время со всех сторон к особняку цепочкой бесшумно движутся люди. У одних карабины, у других наганы. Цепь замкнута. Все заметил бы прохожий, да не любят они заглядывать в глухие переулки беспокойными ночами.
Стук в дверь… Молчание… Опять молчание… Еще удары кулака по массивной, старинной двери. В передней слышатся чьи-то шаги. Теноровый юношеский голос вопрошает:
— Кто там? Что случилось?
Женский голос:
— Умирает раб божий, Василий. Нужен священник.
Дверь нерешительно приоткрывается. Сильный толчок снаружи — и все трое уже в передней. За ними вооруженные рабочие. В коридоре темно. Кто-то пытается шмыгнуть в дверь… Поздно… Его крепко держит мускулистая рука рабочего.
— Ах, это сам прапорщик Сердобольский! Приятно познакомиться!
Крепыш попович заикается:
— Господа… пардон… товарищи, я просто так собрался погулять… много выпил… званый вечер…
В доме много посторонних, все офицеры, и все в штатском.
— В чем дело, судари мои, — спрашивает встревоженный отец Александр. Священник не похож больше на апостола. Бледность его бросается в глаза, несмотря на полумрак. — Не понимаю — что происходит?
— По ордеру губернской чрезвычайной комиссии мы произведем у вас обыск, санкция прокурора имеется. Распишитесь, — объявляет Вера Петровна.
Священник сокрушенно качает головой.
— Господи всесильный, отпусти им неразумным, яко не ведают, что творят. — Эти слова он произносит вслух, но делает вид, что они у него случайно сорвались с уст. Постепенно выражение лица отца Александра становится недоброжелательным. — Тут какое-то недоразумение, — громко заявляет он.
— Да, пожалуй, по недоразумению рядом с крестами и иконами у вас тут чуть ли не арсенал оружия, — отвечает Вера Петровна.
В числе задержанных и поручик Нефедов. Сегодня он кажется еще более веснушчатым и совсем маленьким. Поручику явно не по себе: испуганно бегающий взгляд, подергивающееся лицо, дрожащие руки. У него, кажется, трясется все, вплоть до закрученных усиков. От господского лоска, от высокомерия нет и следа. Во рту у Нефедова пересохло, ноги не повинуются, и ему приходится опираться о стенку. А в голову поручика весьма некстати лезут обрывки воспоминаний о дне, проведенном на толкучке, где он выгодно купил старинную иконку…
— Выходите в коридор, — командует Вера Петровна.
И вдруг истошный вопль прорезает установившуюся тревожную тишину поповского особняка:
— Не хочу!.. Понимаете, я не хочу!.. Вы не смеете, не имеете права так со мной… — вопит Нефедов.
— Правом-то мы располагаем. Есть санкция прокурора, а что касается законных оснований для задержания, то их, гражданин Нефедов, больше чем достаточно. Кому-кому, а вам это известно.
…Чекисты и рабочие производят обыск. Они ищут уличающие материалы. Они должны быть здесь. Оружие найдено. Но где же документы? Чекисты заглядывают в гардероб, под кровати.
С видом гостеприимного хозяина сопровождает чекистов по дому старший сын священника — поручик Сергей Сердобольский.
В отличие от своих гостей он держится с достоинством. И только когда он пытается язвить, становится неясным: чего в этом голосе больше — сарказма или ненависти?
— Милости просим, — предупредительно открывает он двери. — Что еще прикажете, мадам следователь? — При этом Сердобольский многократно деланно кланяется.
Вера Петровна пропускает все его слова мимо ушей. Они идут по коридору: впереди Сердобольский, за ним Вера Петровна, а следом два партийца — рабочие порохового завода. Проходят одну комнату, другую…
Внезапно Сердобольский прыгает к окну. Вера Петровна бросается к нему, пытается схватить, стреляет… Сильный удар по голове. Она падает, теряет сознание…
* * *Остаток этой ночи совсем необычен. Со всех сторон Веру обступают чудовища. Они угрожают ей хищным оскалом зубов, протягивают мохнатые, крючковатые лапы. Их глаза… бесчисленное множество глаз… так и впиваются.
Вера мечется, пятится, отступает, подымается и снова падает. Силится вырваться, бежать… Куда? Вокруг чудовища… Чувство безнадежности, обреченности охватывает ее.
И вдруг… Она птица. Вера летит. Яркое весеннее солнце… Полет длится долго. Неожиданно все исчезает. Вера стремительно падает, голова кружится, захватывает дыхание. Ой, как страшно! А кругом кромешная тьма, ни зги, хоть глаз выколи. Вера напрягает зрение, еще… еще… Вот, кажется, она начинает различать предметы. Вера удивленно озирается: до чего знакомая обстановка. Но почему на душе так тоскливо? Отчего так больно в груди? И страшная догадка пронизывает ее: опять ярославская тюрьма, карцерная одиночка…
