Александр Свисюк - Подводник №1 Александр Маринеско. Документальный портрет. 1941–1945
Во-вторых, часто повторяемый тезис о том, что во время войны все «расслаблялись» одинаково, при столкновении с реальными документами не выдерживает серьезной критики. Да, выпивали многие – не будем забывать про узаконенные ежедневные «наркомовские» 100 граммов, – но так, чтобы это отражалось на исполнении служебных обязанностей – единицы, по крайней мере среди командиров кораблей. Если поднять политдонесения с декабря 1944 г. по май 1945 г., то можно убедиться, что из 18 командиров боевых подлодок КБФ по причине личной недисциплинированности там упоминаются только двое – Маринеско и командир К-56 И. П. Попов. Об остальных если и вспоминают, то только в связи с нарушениями, совершавшимися их личным составом. При этом выясняется, что в бригаде имелись экипажи, где дисциплинарные поступки вовсе не совершались на протяжении довольно значительных промежутков времени. Так было, например, на Щ-307 (капитан 3-го ранга М. С. Калинин), Щ-318 (капитан 3-го ранга Л. А. Лошкарев), Щ-407 (капитан 3-го ранга П. И. Бочаров), где в январе и феврале 1945 г. случаев нарушения дисциплины не имелось. В то же время командиры этих и других подлодок подвергались критике вышестоящего командования за недостаточные результаты боевых походов и другие упущения по службе, причем иногда довольно жестко. В сумме все это не дает оснований считать, что все остальные офицеры ходили у командования и политотдела в «любимчиках», а Маринеско стал жертвой тайного заговора.
В-третьих, как это ни неприятно констатировать, но сам Александр Иванович, мягко говоря, сильно грешил против истины, когда рассказывал А. Крону, что «новогоднее приключение» в Турку было первым и последним серьезным нарушением за все время его службы. Да простят нам параллели, но его версия событий больше напоминает рассказ бывалого уголовника: «За что ты сидишь?» – «Да ни за что!» Подобная позиция, несомненно, свидетельствует о том, что даже спустя много лет после описываемых событий А. И. Маринеско не осознал недопустимость грубых нарушений воинской дисциплины в боевых условиях, не чувствовал за собой никакой вины и не признавал справедливости наказания. Об этом свидетельствует в том числе и нарочито упрощенный язык его рассказа А. Крону: «Мы с другом моим Петей Л. (по некоторым данным, под «Петей Л.» выведен друг Маринеско Михаил Лобанов – см. приложение № 3. – Сост.)… решили пойти в город» – сказано так, будто выход в город был свободным, туда можно было идти и возвращаться по собственному желанию. На самом же деле по организации новогодних празднований командование БПЛ издало довольно строгий приказ, который, по-видимому, подвергся правке задним числом (см. док. № 5.20 и комментарий к нему), чтобы не подводить Маринеско и других самовольщиков под его нарушение и, соответственно, трибунал.
Или другое место в рассказе: «Обоим грозил трибунал. Но потом обошлось. Комдив Орел – умный человек, понял настроение экипажа…» – насколько нужно быть уверенным в наивности собеседника, чтобы говорить ему, что решения об отдаче военнослужащего под суд принимались и отменялись лицом в ранге комдива? В сумме эти и другие моменты повествования еще раз доказывают, что, когда в начале января 1945 г. «Маринеско просил командующего КБФ отменить свое решение, обещал исправиться, а также просил, чтобы ему было разрешено выйти в боевой поход командиром ПЛ, где искупить свою вину» (док. № 6.33), его раскаяние и обещание не повторять подобных вещей вновь было неискренним. Впрочем, в этом можно легко убедиться на основе последующих событий.
Тут необходимо сказать пару слов относительно «настроений экипажа», которые якобы понял комдив Орел. В среде моряков ходит легенда, что, после того как Маринеско вернулся из самовольной отлучки и был отстранен от командования подлодкой, в штаб (какой именно, в легенде звучит противоречиво или не уточняется) пришла вся команда и заявила, что с другим командиром она в море не пойдет. Могло ли такое быть? Если бы было, то такой факт, как проявление массовой нелояльности, должен был неизбежно попасть в политдонесение или даже спецсообщение по линии политотдела, а ничего подобного в архиве не обнаружено. Важно другое: подлодка и ее экипаж находились на Ханко, а командующий КБФ адмирал В. Ф. Трибуц, который принял решение рассмотреть дело Маринеско после возвращения из боевого похода, – в Ленинграде. К нему экипаж С-13 точно не ходил и никакого влияния оказать не мог, тем более что, как уже говорилось выше, никакой информации о подобном требовании экипажа в штаб флота не поступало. Так что решение было принято по доброй воле комфлота, хотя он, принимая его, несомненно, советовался с командованием БПЛ, а оно и без экипажа С-13 знало, что в данных условиях быстро заменить Маринеско другим командиром не получится и график выхода лодок на позиции, за что отвечало и командование БПЛ, и командование флота перед Главным морским штабом, будет сорван. В общем, после первой нервной реакции случай сочли недостаточно значимым, чтобы «стирать свое грязное белье» на глазах у Москвы. Судя по рассказу Маринеско, все это прекрасно осознавал и он сам («корабль в готовности, снимать командира, ставить нового – мороки не оберешься»), отчего его уверенность в собственной безнаказанности выглядит особенно цинично и издевательски по отношению к своим прямым начальникам.
Здесь мы непосредственно подходим к анализу того самого январско-февральского похода 1945 г., за который Маринеско и снискал славу «подводника № 1».
Обстановка конца января 45-го на Балтике оценивалась немецким командованием как критическая, причем даже в большей степени, чем в последующие месяцы вплоть до середины апреля. Это было обусловлено главным образом стремительностью прорыва наших войск к Кенигсбергу, Пиллау и Эльбингу. В связи с резким изменением наземной обстановки немцам требовалось одновременно решить несколько весьма сложных задач:
1. Поддерживать снабжение курляндской группировки, а главное – организовать вывоз из Курляндии в Германию восьми дивизий. Помимо этого с 23 по 28 января немцы частично морем эвакуировали гарнизон Мемеля, что также потребовало больших усилий со стороны германских ВМС.
2. Организовать артподдержку сухопутных войск тяжелыми надводными кораблями 2-й боевой группы кригсмарине – сначала у берегов Земландского полуострова, затем одновременно еще и в южной части Данцигской бухты.
3. Осуществить эвакуацию недостроенных и ремонтирующихся кораблей с судоремонтных предприятий в Кенигсберге и Пиллау в порты западной части Балтийского моря.
4. Произвести эвакуацию большой массы беженцев – населения Восточной Пруссии из районов Пиллау и Готенхафена.
