Вильгельм II Гогенцоллерн - События и люди. 1878-1918
Свободомыслящие под предводительством своего «вождя без руля и ветрил» не вступали со мной ни в какие отношения; они ограничивались положением оппозиции.
В беседах с г-ми Бенда и Беннигсеном мы часто говорили о будущем либерализма. При этом Бенда высказал однажды следующее интересное суждение: «Не нужно и даже нехорошо, чтобы в Пруссии наследник уклонялся в сторону либерализма. Это нам не годится. Он, собственно говоря, должен быть консерватором, однако с достаточно широким кругозором и без предубеждений против других партий.
Как-то я в разговоре с Беннигсеном выразил мысль, что национал-либералы, для того чтобы притягательная сила старого прусского либерализма не исчезла в народе, должны пересмотреть свою программу, первоначально собравшую их сторонников вокруг либерального знамени под девизом «Возрождение Германского государства и свобода печати», так как это уже давно достигнуто. Беннигсен со мной согласился. Прусские либералы и консерваторы, продолжал я, сделали одну и ту же ошибку: они еще сохранили слишком много воспоминаний о старых конфликтах 1861 1866 годов и при выборной или другой политической борьбе всегда возвращались к привычкам того времени. То время для нашего поколения стало историей и уже прошло. Для нас современность начинается с 1870 года, с новой, объединенной империи; под 1866 годом мы поставили черту. Надо строить сызнова уже на базисе объединенной империи, и партии во имя своих целей должны также сообразоваться с этим, а не хвататься за давно ушедшее и притом еще разъединяющее прошлое. Беннигсен при этом сделал очень меткое замечание, сказав: «Горе северогерманским либералам, если они попадут под начальство южногерманских демократов. Тогда будет конец настоящему, подлинному либерализму. Тогда мы получим замаскированную демократию снизу, которая нам здесь не нужна».
Почтенная и преданная кайзеру консервативная партия, к сожалению, не всегда выдвигала выдающихся партийных вождей, которые были бы в то же время искусными, тактически вышколенными политиками. Аграрное крыло партии временами было чересчур резко оформленным и являлось бременем для партии. Воспоминания об эпохе конфликтов и в этих кругах были еще слишком сильны. Я предлагал консервативной партии объединение с национал-либералами, но встречал у консерваторов мало симпатий к последним.
Я часто указывал на то, что национал-либералы преданы империи и поэтому настроены верноподданнически; консерваторы, таким образом, непременно должны их приветствовать как своих союзников. Я не могу и не хочу, говорил я, управлять страной без них и уж ни в коем случае против них...
В силу различно сложившихся процессов исторического развития северогерманский консерватизм во многих частях государства остается непонятым, и поэтому национал-либералы являются естественными союзниками консерваторов. По этой причине, например, придворного проповедника Штеккера, человека с блестящим опытом в области общественно-миссионерской деятельности, я отстранил от должности за то, что он в Южной Германии произнес демагогическую речь, натравливающую против тамошних либералов.
Центр из-за направленной против него пропаганды был настроен антипротестантски и мало симпатизировал империи. Несмотря на это, я поддерживал отношения со многими выдающимися людьми из этой партии и умел заинтересовать их в практическом сотрудничестве на общую пользу. Особенно мне помогал при этом Шорлемер (отец). Он никогда не скрывал своей прусской преданности королю. Его сын, известный министр земледелия, примкнул даже к консервативной партии. Центр, который некогда в лице своего старого вождя Виндтгорста должен был вести самую ожесточенную политическую борьбу в парламенте, теперь принимал участие в выработке многих законопроектов. При этом, однако, со стороны центра неизменно выдвигалась тенденция, что интересы римской церкви всегда должны быть обеспечены и никогда не должны терпеть ущерба.
Еще когда я был принцем Вильгельмом, меня для ознакомления с внутренним управлением и экономическими вопросами, как и для того, чтобы я практически мог принять активное участие в государственной работе, прикомандировали к обер-президенту провинции Бранденбург фон Ахенбаху.
С той поры я, побуждаемый увлекательными речами Ахенбаха, сохранил особый интерес к хозяйственной стороне внутреннего развития страны, в то время как чисто юридическая сторона управления меня мало привлекала. Работы по мелиорации, по сооружению каналов и постройке шоссейных дорог, лесное хозяйство, развитие всякого рода путей сообщения, улучшение жилищ, введение в сельское хозяйство машин и развитие сельской кооперации вот те вопросы, которые и позднее долго занимали меня. Особенно интересовали меня вопросы развития судостроения и расширения железнодорожной сети, главным образом на сильно отставшем в этом отношении востоке.
При моем вступлении на престол я обсуждал все эти вопросы с министрами. Желая их заинтересовать, я обещал каждому в его ведомстве полную свободу действий. Но оказалось, что это было почти невозможно, пока князь Бисмарк стоял у власти, так как князь во всех делах сохранял за собой решающее слово и этим парализовал самостоятельность своих сотрудников.
Скоро мне стало ясно, что министры, находившиеся всецело в руках Бисмарка, не могли присоединиться к тем новшествам и идеям молодого государя, которые Бисмарк не признавал. Министры фактически были только орудием в руках Бисмарка и действовали исключительно по его приказаниям. Такое положение само по себе было естественно, ибо столь выдающийся министр-президент, добившийся таких больших политических успехов для Пруссии и Германии, поистине подавлял своих министров и властно руководил ими. Я же вследствие этого находился в затруднительном положении, так как на все мои предложения получал со стороны министров характерные ответы: «Этого князь Бисмарк не хочет; от Бисмарка этого не добьешься; кайзер Вильгельм I не согласился бы с этим; это противоречит традиции» и т. п.
Я все больше и больше убеждался в том, что, в сущности, не располагаю никакими министрами, и что эти господа из кабинета по старой привычке смотрят на себя как на чиновников князя Бисмарка.
Следующий пример может показать, как министры относились ко мне в те бисмарковские времена. Дело шло о возобновлении действия закона против социалистов политического мероприятия князя Бисмарка, направленного на преодоление идей социализма. Чтобы спасти этот закон, необходимо было смягчить один определенный параграф, чему Бисмарк противился. Дело дошло до резких объяснений. Я приказал созвать коронный совет. Бисмарк, разговорившись в передней с моим адъютантом, сказал ему: «Его Величество совершенно забывает, что он офицер и носит шпагу. Он должен был бы прибегнуть к армии и повести ее против социалистов в случае, если бы те приступили к революционным действиям. Пусть кайзер даст свободу действий Бисмарку, тогда мы получим, наконец, покой». В коронном совете Бисмарк остался при своем мнении. Отдельные министры, вынужденные высказаться, отвечали вяло. Когда дело дошло до голосования, все министры высказались против меня. Это голосование еще раз показало мне, какой абсолютной властью над своими министрами обладал Бисмарк. С глубоким негодованием обсуждал я этот случай с его превосходительством г-ном фон Луканусом, который также был смущен этим происшествием. Луканус посетил некоторых из этих господ и потребовал объяснений по поводу их поведения. Они заявили, что не в состоянии занять позицию против князя и нельзя от них требовать, чтобы против него они голосовали.
