Евгений Березняк - Я был «майором Вихрем». Воспоминания разведчика
— Капитан Михайлов.
— Станислав Малик, товажищ.
Станислав обрадовался мне как родному сыну. Сказал, что меня давно ждут, беспокоятся. Накормил завтраком. Затем осмотрел меня с ног до головы, недовольно поморщился и, ни слова не говоря, ушел в соседнюю комнату. Возвратился оттуда с ворохом одежды. Я охотно расстался со своим темно-синим костюмом. И вот мы стоим рядом, босые, в рваных брюках. На мне, как и на Малике, жилет, капелюх с черной лентой.
— Кто-то уже приходил?
— Паненка одна. Файна паненка. Ольця Совецка нашла ей схрон.
— Кто еще?
— Ниц, товажищ капитан.
В «паненке» нетрудно было узнать Грушу.
Значит, Гроза еще не появлялся.
Я один на чердаке, заваленном сеном, сбруей, разной рухлядью. Станислав по моей просьбе отправился к Ольге Совецкой.
Какая ты, Комар? Что мне о тебе известно? Ниже среднего роста, глаза карие, комсомолка. Во вражеском тылу почти четыре месяца. И все это время поддерживает связь, регулярно передает важнейшую информацию. «Смелая, боевая дивчина, — коротко аттестовал ее Павлов. — Из группы осталась одна. Будет работать с вами».
…Сначала над лестницей взметнулись глаза. Не глаза — очи. Встретились с моими. Затем вынырнула вся — в передничке, стареньком платьице, босые ноги. В школе я наверняка принял бы Ольгу за ученицу пятого-шестого класса. Смотрел на нее, и как-то не верилось, не укладывалось в сознании, что эта девчушка-пичужка и есть бесстрашный Комар.
— Здравствуйте, товарищ капитан. С благополучным прибытием.
— Здравствуй, Комарик.
Кинулась ко мне. И тут я почувствовал, что глаза нашей героини отнюдь не на сухом месте.
— Это ничего, это я на радостях, товарищ командир.
Ольга подтвердила: Груша явилась на шестой день.
Жива, здорова, сидит у татуся. Ждет не дождется дяди Васи.
Татусь — так ласково называют Михала Врубля, батрака, он тоже ждет нас. Для «пана капитана» уже оборудовал в своем амбаре потайную комнатку.
— Отличный схрон, — говорит Ольга.
Откладываю все вопросы на вечер. Спускаемся по лестнице.
— Вам будет хорошо у Врублей. Это такие люди, такие люди! Татусь, Рузя, Стефа. За советского человека все отдадут. И жизни не пожалеют.
Мне запомнился первый день у Врублей. Михал, лысый, долговязый — жилет висел на нем как на вешалке, — не мог нарадоваться за свою «дзевчинку»: все одна да одна, а теперь у Ольцы и подружка, и пан капитан.
Мне здесь нравилось. И милые хозяева, и то, что дом на отшибе. А схрон действительно оказался на славу. Зайдешь в амбар — сено по самую крышу. Надо развалить все сено, чтобы добраться до потайной комнатки. Вход и выход — в сторону леса. Доски смазаны жиром, легко, бесшумно поднимаются и опускаются. У выхода — скамейка: конспирация. В одном доме и радиоквартира, и станция для группы. Удобно, но… опасно. Чертовски опасно. Представляет ли себе старый Михал, что ждет его самого, дочерей в случае провала? Я спросил об этом и тут же прибавил, что в ближайшие дни постараемся подобрать другую квартиру. Татусь обиделся: «Разве Ольце у нас плохо? Разве совецкие мне уже не доверяют? Я все знаю, пан капитан. А бояться? Hex нас герман боится».
Не люди — кремень
— Товарищ капитан, к вам гостья.
На пороге Ольга, а рядом с ней молодая, модно одетая пани. Красивая, неторопливая в движениях, ясноглазая.
— Капитан Михайлов.
— Валерия.
Вот она какая, связная Краковского подпольного областного комитета ППР и Армии Людовой[1]! За два дня Ольга мне уши прожужжала: Валя да Валя (так мы сами звали потом Валерию). И вежливая, и добрая, и находчивая. И артистка, каких мало.
Что ж, поживем — увидим. Вскоре к нам присоединился Малик. Он пришел с корзиной яблок. Мы перебрались ко мне в схрон.
— Товарищ Михайлов, вам привет от Михала, — первая заговорила Валерия. — Он просил познакомить вас с обстановкой в городе и Краковском воеводстве.
А обстановка сложилась такая. Город, резиденция генерал-губернатора Франка, по словам Валерии, буквально кишел гитлеровцами и полицией. Положение усложнялось действиями польских фашистов — энзетовцев, агентов Жбика[2]. Жбиковцы убивали партизан, с провокационными целями проникали в ряды Краковского подполья. Многие из них находились в прямом сговоре с гестапо. Без помощи жбиковцев гестапо вряд ли удалось бы напасть на след, арестовать и уничтожить три состава подпольного Краковского комитета Польской рабочей партии. Товарищ Михал руководит четвертым составом.
— Шестого августа, — рассказывала Валерия, — на Францишканскую улицу въехала колонна грузовых машин. В кузовах сидели солдаты дивизии СС в массивных рогатых касках, с широкими треугольными бляхами. Машины промчались Доминиканской улицей, мимо почтамта. Случайные прохожие бросались врассыпную, пытались прорваться. Но выходы оказались перекрытыми. Всюду стояли солдаты, эсэсовцы.
«Хальт! Раус! Шнелль, шнелль!» Мужчин хватали на улице, вытаскивали из домов. Не помогали ни кенкарты — удостоверения, ни свидетельства с немецкими печатями. Всю неделю машины, забитые арестованными, курсировали из Кракова в Плашовский лагерь. Восемь тысяч арестованных — таковы итоги черной недели в Кракове.
Наша партия в эти дни недосчиталась многих бойцов. Гестаповский гребень вычесывал, хватал людей без всякого разбора.
Я слушал Валерию и невольно любовался ею. Эта пани, одетая с иголочки, словно сошедшая с пасхальной открытки, самой природой была создана для разведки. Связной следует полагаться только на свою память. В руках врага записка, адрес, списки людей могут обернуться непоправимой бедой. Валя поражала даже видавшую виды Ольгу своей памятью. Ее информации, всегда точные, лаконичные, легко укладывались в предельно скупые строки радиограмм.
Подпольщики, снабжая информацией нашу связную, часто, как правило, даже не знали друг друга. Валерия знала многое, и многие нити Краковского подполья находились у нее в руках. Это были надежные руки.
Информация польских патриотов приобретала в эти дни особое значение. Готовилось новое, решительное наступление. Оно должно было принести освобождение Кракову. И советским разведчикам помогали десятки людей. Круг этот, однако, можно было значительно расширить. Массовые облавы, лагеря смерти, казни, антисоветская пропаганда, злобный антисоветский вой жбиковцев не сбили с толку настоящих патриотов.
— За каждого ручаюсь головой, — уверенно закончил Малик, — пойдут на любое задание.
На любое задание. Мать солдата польской дивизии имени Костюшко, сражавшейся на нашем фронте, бабця Сендерова, не колеблясь ни минуты, приютила в своем доме Ольгу с рацией. Из села Бранице пошли в эфир первые радиограммы Комара. Центр интересовался военными объектами в самом Кракове, но вермахт на свои объекты поляков не допускал. Кларе Солтыковой удалось устроиться уборщицей в помещении военного штаба. Ей было дано особое задание: собирать для нас отработанную копировальную бумагу. И надо было эту бумагу незаметно спрятать, вынести, передать связной. Одно неосторожное движение, одна-единственная оплошность — и конец. Клара Солтыкова знала, на что идет. Сказано: не люди — кремень.
