Тис Кристоферсен - Ложь об Освенциме
Кок-сагыз (Kok Sagis). Белый латекс, как и у одуванчика, содержит каучук
В 1943 году мы потеряли Украину, и в начале 1944 года меня перевели в отделение растениеводства в Институте императора Вильгельма. Этот институт перевел филиал отделения в Освенцим. Потому я поехал в Освенцим и только во время путешествия туда узнал, что там был концентрационный лагерь.
Так как я был ранен еще во французской кампании и проводил свое время снова и снова в военных госпиталях, я не смог сделать военную карьеру. Я был только ефрейтором и по моей должности зондерфюрером при OKH (Z), это была лейтенантская должность. Затем наша служебная инстанция осенью 1943 года была подчинена СС, и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер стал нашим верховным руководителем. Он был, как известно, дипломированным агрономом. Наше учреждение теперь называлось: O.K.H. (Главное командование сухопутных войск) B.d.K. (уполномоченный по вопросам автотранспорта) откомандированный к рейхсфюреру СС, отделение растительного каучука.
Все же, мы сохранили нашу форму Вермахта, и нам также не делали татуировку с нашими группами крови. Это, наверное, многим из нас спасло жизнь.
Если мне теперь предстоит рассказать о своем опыте в Освенциме, то у меня есть сомнения, должен ли я также называть имена моих еще живых товарищей, с которыми я еще сегодня поддерживаю контакт. Я сам знаю, что должен считаться с репрессиями, если я нарушу молчание. Я теперь готов рискнуть и частично мне уже пришлось столкнуться с ними.
Как издатель «КРЕСТЬЯНСТВА» и «КРИТИКИ», а также раньше «НЕМЕЦКОГО КРЕСТЬЯНИНА» я никогда не скрывал то, что думаю. Все же, в 1969 году я передал мой крестьянский двор моему сыну. Тогда я думал, что я как главный редактор газеты «НЕМЕЦКИЙ КРЕСТЬЯНИН» смогу прокормить себя сам. Моим друзьям известно, что из-за экономических трудностей эта газета была передана под управление издательства DSZ господина доктора Фрая из Мюнхена. Все же, редактура этой газеты никогда не была в моих руках, с тех пор как ее перевели в Мюнхен. Я был в буквальном смысле слова «номинальным редактором». Я мог видеть газету только тогда, когда она уже была напечатана. Я все реже находил в ней мои собственные статьи. Повторные претензии побудили господина доктора Фрая бессрочно уволить меня. Процесс перед судом по трудовым спорам окончился жалким компромиссом. С этого времени я по-настоящему безработный, и, хотя биржа труда устроила для меня переподготовку для простой административной службы, мне невозможно получить работу. Хотя мне лишь 55 лет, у меня уже нет никаких перспектив присоединиться к профессиональной жизни.
Почему же мне теперь не рассказать о том, что я знаю? Я влачу свое существование в скромной, но счастливой бедности. Мои дети обеспечены. Все же, я не хотел бы создавать трудности моим бывшим начальникам и товарищам, часть которых еще работает.
Жизнь в лагере
Было холодно и ветрено, когда 15 января 1944 года я прибыл в Освенциме на вокзал. Я подумал, не взять ли мне такси. Но там были только дрожки с лошадьми, и я решил пойти пешком. Я оставил свой багаж на хранение и спросил дорогу к комендатуре лагеря. Это было вовсе не далеко. Лагерь, казарменный комплекс с безобразными, но солидными зданиями, лежал в непосредственной близости. Ворота лагеря с надписью «Труд освобождает» были первым, что я мог увидеть в концентрационном лагере Освенцим. Мне бросилось в глаза, что очень многие заключенные ходили свободно без всякой охраны. Позже я узнал, что лагерь, который был окружен забором из колючей проволоки под током, охранялся только ночью. В течение дня заключенные могли свободно передвигаться на огромной территории. Однако эта территория была окружена постами часовых, которые ночью, после вечерней переклички, возвращались внутрь ее.
Я доложил о своем прибытии моему начальнику, оберштурмбаннфюреру доктору А. Это был большой, статный мужчина с голубыми со стальным отливом глазами и несколько красноватыми волосами. Приветствие было сердечным. Выяснилось, что он очень хорошо знал моего брата, который также служил при СС. Я сразу задал несколько любопытных вопросов в отношении концентрационного лагеря. Так я хотел знать, например, что за люди находились тут в заключении. Его ответ:
«Что касается немцев, то тем, кто тут сидит, здесь самое место… Враги народа… в остальном здесь сидит европейская элита». В этих его словах, как я установил позже, было много правды. Я представился его сотрудникам. Хауптштурмфюрер Б., русский эмигрант, бывший царский офицер, который наряду с русским языком также в совершенстве знал немецкий и французский языки, предложил отвезти меня на мою квартиру. Для сельскохозяйственного сектора офицерам полагались не автомобили, а конные повозки с кучером. Я нашел это несколько хвастливым. Также и то, что арестанты, которые встречали нас, останавливались, снимали шапку и становились по стойке «смирно», было для меня немного неловко. Но мы были офицерами, и солдаты СС тоже приветствовали нас солдатским отданием чести.
Автор (в центре) и офицеры во время осмотра лагеря
Моя квартира находилась в Райско на удалении примерно трех километров от главного лагеря. Там был женский лагерь, теплицы и помещения лаборатории для нашей работы по выращиванию растений. Мне была предоставлена комната в отдельно стоявшем доме. Я делил этот дом с моим коллегой, оберштурмфюрером доктором Ц., в задачи которого входил надзор за отделением растениеводства. Он был очень веселым человеком, и в его смехе было что-то сердечно-освежающее. У заключенных он был очень популярен. Даже сегодня ему еще пишут письма бывшие арестанты из Освенцима. Он женился молодым и позднее разрешил своей жене и обоим его детям еще дошкольного возраста приехать к нему. Я позже занял квартиру в построенной теплице. Там я жил вместе с одним ученым из Института императора Вильгельма. Я могу назвать его имя — это был доктор Бёме. После капитуляции его застрелил какой-то озверевший гражданский поляк. Он определенно не причинил никому никакого вреда и был воплощением любезности и готовности помочь.
Первой заключенной, с которой я познакомился, была «Агнес». Агнес принадлежала к «Свидетелям Иеговы», и она была выделена нам как «уборщица». Я хотел расспросить ее о ситуации в концлагере — но Агнес хранила молчание. Другой была госпожа Поль. Ей подчинялась кухня. Она также была «исследовательницей Библии» и раздавала арестантам листовки. Это не было позволено — но в мои задачи не входил надзор за заключенными. Кроме того, мне ее писания представлялись безвредными. В религиозных вопросах я всегда был толерантен. До сегодняшнего дня я не могу отказывать Свидетелям Иеговы в определенном восхищении и уважении. Их можно было запирать в тюрьму из-за их веры, и они страдали, так как они хотели страдать. Они не нуждались в охране, и они могли свободно передвигаться также вне цепи сторожевых постов.
