Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3
Из всего огромного числа писем и депеш, которые я получил за это время с выражениями сочувствия, я хочу здесь привести одно от моего большого друга А. Н. Вельяминова[28], моего товарища еще по корпусу, а затем и по полку, впоследствии бывшего ставропольским губернатором. Это письмо я привожу, т. к. в нем яркой нитью показано общее, царившее в то время настроение в обществе.
«Тощица.
28 августа 1915 г.
Не знаю с чего начать, дорогой мой. Начну вот с чего: если тебе суждено окончить теперь твою служебную карьеру – окончил ты ее блестяще, настолько даже, что тебе можно позавидовать. Теперь во всей стране твое имя синоним величайшего благородства, порядочности и чести. Согласись, что лучшего конца пожелать нельзя. Обнимаю тебя крепко, крепко и горжусь тобой. «Вот каков мой Джунка», – говорю я каждому, и всякий мне на это отвечает: «Передайте ему мой земной поклон».
Но все это прекрасно, а что же, в конце концов, будет от всего этого. Ведь таким путем мы катимся прямиком в пропасть, и уже весьма недалеко находится она от нас. И это в такое время. Знаешь, как-то в голове путается, и совершенно не понимаешь, где же кончается граница возможного и где вступаешь в хаос. В последние дни решавшихся событий я был в Могилеве и совершенно терял голову. Да что же это такое? Чем все это кончится? Общее подавленное настроение прямо ужасающее, начиная с верхов и до самого низа.
Кажется один только Кувака[29], со своими лакеями, до чрезвычайности доволен. Другие сидят как в тюрьме; Сережа[30][31] чуть не плачет. Одним словом, есть с чего сойти с ума.
Видел Никольского, на которого прямо грустно смотреть. Видел его немного, но и его слов было достаточно.
Что ты теперь будешь делать? Прямо до болезненности хочется тебя видеть. Не зайдешь ли сюда? Ведь теперь ты свободен. Я останусь здесь до 15-го, а потом, если только немцы не очень приблизятся, поеду на месяц в Ялту. Пожертвуй мне несколькими днями, во имя нашей дружбы.
Обнимаю тебя крепко и горжусь тем, что ты мой старый и верный друг и товарищ. Сашук».
Мой прощальный приказ по Корпусу жандармов
9 сентября высочайший приказ об отчислении моем от должности был, наконец, опубликован в правительственном вестнике, и я мог сдать должность командира корпуса. Я обратился, в тот же день, со следующим моим прощальным приказом:
«9 сентября 1915, г. Петроград
Приказ по Отдельному корпусу жандармов № 290.Высочайшим указом Правительствующему Сенату, данным 19-го августа сего года, я отчислен от должностей товарища министра внутренних дел и командующего отдельным корпусом жандармов с оставлением в свите его величества и с зачислением меня в списки отдельного корпуса жандармов.
Оставляя ныне занимаемую мной должность командующего Отдельным корпусом жандармов, я невольно оглядываюсь на минувшие два с половиной года со времени моего вступления в командование корпусом.
Вступая в командование корпусом, я в приказе от 6-го февраля 1913 года за № 28 отметил главнейшие руководящие начала, долженствовавшие лечь в основу нашей общей деятельности. Я особенно в нем настаивал на том, что наш корпус входит в состав доблестной русской армии, что налагает на каждого из его чинов обязанность строго следить за своими действиями и поступками, дабы высокое это звание не было умалено.
Исходя из той мысли, что самоотверженность и преданность корпуса престолу и Родине, доказанная всем его историческим прошлым, находится вне сомнения, я призывал, в то же время, всех чинов его в борьбе с противогосударственными и противообщественными силами пользоваться с особыми предосторожностями, предоставленными им исключительными полномочиями, ибо, чем обширнее власть и права, доверенные монархом какому-либо лицу или учреждению, тем бережнее следует ими пользоваться в жизни. Наступившие военные события, к глубокому моему нравственному удовлетворению, ярко подчеркнули, насколько чины корпуса живо восприняли выдвинутые в моем приказе качества, всегда связанные с высоким званием русского офицера и солдата.
Несмотря на тяжелые условия несения службы, офицеры и унтер-офицеры корпуса явили на театре войны целый ряд примеров храбрости и самоотвержения. Погибший от ран ротмистр Гюббенет[32], раненые и контуженные подполковник фон Мейер[33], ротмистры Принцев[34] и Евецкий[35], захваченный в своем районе в плен, ротмистр Степанов[36] с 7 унтер-офицерами, убитый унтер-офицер Варшавского жандармского полицейского управления железных дорог Иван Снетюк[37] и управления Средне-Азиатской жел. дор. Козьма Курилов[38], тяжело раненый под Перемышлем, и.д. вахмистра Соломин[39], вместе с другими 14 ранеными унтер-офицерами, наконец 11 унтер-офицеров, награжденных георгиевскими крестами, и 89 унтер-офицеров, получивших георгиевские медали при мало заметных условиях своей тяжелой работы при необходимости оставлять эвакуируемую местность одними из последних, – разве не свидетельствуют о высоких качествах храбрости и самоотверженности?
А сколько таких же героев долга, работавших в самых тяжелых условиях тыла и эвакуации, не выдержали тяжести этой беспрерывной, напряженной работы и скончались на почве переутомления и в тяжких страданиях. Вспомним имена полковника Веденяпина[40], подполковника Григорьева[41], ротмистра Денисова[42] и многих других офицеров и унтер-офицеров, память о которых не только сохранится в рядах корпуса, но и будет служить примером честного и благородного служения чинов корпуса своему царю и Родине.
С особой отрадой я могу отметить здесь, как в тесном взаимодействии с доблестными нашими геройскими армиями, корпус жандармов еще раз оправдал доверие державного своего основателя, включившего корпус в ее ряды.
Не могу не отметить и почетной, но чрезвычайно ответственной обязанности чинов корпуса по охранению путей следования его императорского величества.
Во время войны эта священная обязанность лежала почти исключительно на чинах корпуса жандармов; выполнена она была безупречно с полным сознанием долга и важности возложенной задачи; доказательством этому служит четыре высочайшие благодарности, которых я удостоился за год войны за отличный порядок во время высочайших путешествий.
Я отношу этот ряд монарших милостей исключительно к рвению, усердию и разумному исполнению своих обязанностей чинами корпуса.
