Сильвен Райнер - Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон
— Ты сегодня собираешься есть?
— Я не голодна, — отвечала Эвита. — Моя мать очень располнела. Я не хочу стать такой же.
— Полные женщины нравятся всем. Нужно поесть. Чего тебе хотелось бы?
Не дождавшись ответа, Ампаро поспешно набрасывала пальто, исчезала и возвращалась с оливками и анчоусами. Эва улыбалась и милостиво позволяла угостить себя.
Каждый вечер они перебирали события дня. Что принесет день грядущий — надежду или неудачу? Устроившись у подоконника, они подолгу смотрели вечерами на огни судов в маслянистом океанском заливе. Ампаро уже сыграла небольшой эпизод в кино, и один ловкий импресарио пообещал ей новую, более значительную роль. Она терпеливо ждала, а однажды вечером, расплакавшись, призналась, что беременна. Ампаро никак не могла примириться с такой тривиальной неприятностью, ведь соблазнитель, добиваясь благосклонности девушки, заронил в ее душу несбыточную надежду.
Ампаро знала, что ребенок, который уже давал о себе знать, помешает ей добиться исполнения мечты в мире театра и кино. Однако, словно все это было шуткой, она ожидала, что кошмар рассеется так же легко, как и произошел. Утешая себя, Ампаро мечтала о фотостудии, где будет стоять кресло с ее именем.
— Ты выйдешь замуж? — спросила Эвита.
— Он не хочет, да и я тоже.
— Отдашь ребенка своим родителям?
— Они не захотят меня больше видеть, — вздыхала Ампаро. — Тебе хорошо, ты никого не любишь… Никого, кроме своего брата Хуана…
В шкафу Ампаро ревниво хранила платье из золотой парчи, которое мечтала надеть в день премьеры. Много раз она не могла устоять против искушения уступить желанию облачиться в эту парчу, наивно веря, будто великий день уже наступил. Когда она замечала фотографа, то начинала говорить громче. Робко заявляла, что ее отец миллионер, хотя всем было известно — он переносил тюки товаров в порту. Ампаро надеялась выиграть конкурс на радио, но ее обошел десятилетний комедиант-фокусник.
Однажды вечером Ампаро исчезла в своем золотистом парчовом платье, накинув сверху пальто, а на следующий день несколько газетных строк известили о ее судьбе. Ловушка захлопнулась. Ампаро бросилась под поезд метро.
8
В 1939 году Эва Дуарте отправилась в Голливуд. Так, безнадежно больной, разуверившись в помощи врачей, костоправов и шарлатанов, решается на паломничество в Лурд.
Она проделала это путешествие в компании с другими кандидатами на завоевание славы, среди которых были гном-акробат, давно повзрослевшая скрипачка-вундеркинд и подающая надежды танцовщица. Со всеми заключил в Буэнос-Айресе контракт импресарио Харум Часки. Компания «Метро-Голдвин-Майер» запланировала съемки большого музыкального фильма, действие которого разворачивается в Аргентине. На место был послан открыватель талантов; руководители компании питали надежду, что он привезет по крайней мере немного местного колорита.
В Голливуде, оказавшись в студии проб, где ее принялись фотографировать под разными углами, Эва решила, что выиграла партию. Но когда ей снова принесли фотографии, испещренные пометками синим карандашом, она упрямо отказалась поверить в обоснованность предлагаемых изменений. Она отказалась разрушить свою башню из волос. Не пожелала, чтобы ей подпиливали зубы, отвергла предложение убрать небольшую выпуклость, которая портила форму носа.
Эвита не научилась ни ходить в соответствии с полученными указаниями, ни петь с тем взглядом и интонацией, каких от нее требовали. Единственное, на что она соглашалась, — это улыбаться, улыбаться, улыбаться.
Творцы звезд рассматривали будущую знаменитость не как человеческое существо, а как тесто, из которого можно вылепить все, что угодно, по своему усмотрению. Эва Дуарте, которая стремилась войти во дворец славы в собственных башмаках, была отстранена от состязаний.
Мама Дуарте прислала денег на обратный билет из средств, заработанных в респектабельном пансионе в Хунине.
Ранним утром, уже обещавшим жаркий день, Авенида Коррьентес была пуста. Эвита шагала в одиночестве, напряженная и непреклонная. Директора, вершители судеб артистов, просыпались поздно. За собственную участь им не приходилось беспокоиться. Эва не горела желанием вновь увидеть большой зал, отделанный поддельным мрамором, с потолком в пятнах и несвежими атласными гардинами.
Она спрашивала себя, сохранилась ли большая коробка с румянами, которую она объявила своей, вставив в крышку собственные фотографии в купальном костюме на фоне большой, ослепительно белой американской машины. Напрасно Эвита стучала в дверь брата Хуана. Наверное, он крепко спал или развлекался с очередной девицей.
Никто еще не произнес в ее присутствии волшебное слово «Голливуд», никто не задал головокружительный вопрос: «Сеньора возвращается из Голливуда?» Заметно ли ее поражение, замаскированное обтекаемой формулировкой «отсутствие ввиду болезни»?
* * *Богатые кварталы пригородов Буэнос-Айреса простираются до дельты реки в тридцати километрах от города. Густая растительность, желтоватый тихий поток — настоящий рай для занятий парусным спортом на яхтах или игры в теннис на прибрежных кортах. Но совсем рядом, на равнине, раскинулся каменистый пригород, где молодежь до изнеможения кружит на велосипедах по обочинам пыльных дорог, а старики греются на солнышке, покачиваясь на расшатанных стульях.
Отныне Эва избегает появляться на той Авенида Коррьентес, где девушки проводят время на высоких табуретах у стоек баров, бестрепетно выставляя напоказ ноги, обтянутые шелковыми чулками, чтобы привлечь внимание юношей из богатых семей.
А сама Эва старается понравиться толпе, населяющей старый порт, толпе, которая так сердечно ее принимает.
9
Эва бросила себе на колени мертвый груз — большой пакет фотографий, где она представала во всевозможных позах, но с одной и той же ослепительной улыбкой. Хуан выслушал сестру, с рыданиями бросившуюся в его объятия.
— Ну, ладно! — сказал он. — Раз ты им не нужна, тебе остается лишь найти себе мужчину. Может быть, нам обоим это придется кстати. Богача, который заставит нас забыть о нищете. Все! Люди в этом городе больше не моются! К дьяволу мыло!
Ион пнул коробки, в каждой из которых находилось двадцать кусков мыла, завернутых в серебряную бумагу.
Согласившись принять крещение славой за границей и вернувшись из этой экспедиции с пустыми руками, Эвита натолкнулась на еще более глухой барьер. Карьере был нанесен, быть может, непоправимый урон.
