Николай Симановский - Дневник; 2 апреля - 3 октября 1837 г; Кавказ
18 мая. В 7-м часу поворотили весь отряд и цепь налево кругом и таким образом отправились обратно. Черкесы сами зажгли аул перед нашим выступлением, находившийся впереди авангарда, но обманулись, думая, что мы пойдем вперед; впрочем, они не замедлили поправить свою ошибку, и мы не успели отойти версты, как сильно начали напирать на арьергард (арьергард отступал, имея стрелков в две линии, одна из них ложилась, а другая ретировалась бегом (...)) и преследовали его верст 6 или 7. В нашей цепи, которая при повороте сделалась правою, была также перестрелка, но важнее всех было, когда они, человек 200, иные из них в панцирях и шишаках, но большая часть оборванные и даже босые, пропустив авангард, напали на последнюю пару стрелков 1-й гренадерской роты Навагинского полка, примыкавших к арьергарду. Когда кинулись черкесы на цепь, убили одного стрелка и потащили с собою его тело, то товарищ его, выстрелив по них и положив одного из 4-х, тащивших тело, на месте, кинулся на них, проткнул еще одного штыком и отнял у них тело своего товарища, будучи сам легко ранен шашкою в руку. За этот поступок получил от Вельяминова червонец.
После нескольких выстрелов они кинулись в шашки, но малый резерв и вслед рота под командою поручика Егорова{29} кинулись на штыки - ура! вперед! - тут подоспел секурс: рота Кабардинского полка и казаки. Черкесы были совершенно опрокинуты и многие из них убиты, одно ихнее тело осталось у нас, 1 -я мушкетерская, бывшая впереди, пришла на помощь немного позже по случаю крутого подъема на гору. (...)
Идя лесом, я заметил, что черкесы вырубливают из деревьев наши пули.
По прибытии к месту расположения обоза у реки Мейзипс мы спускались с каменного утеса гуськом по узенькой каменной тропинке, рискуя на каждом шагу слететь вниз. Спустившись и стянув цепь, мы остановились на ночлег в колонне. Тотчас по прибытии на место, черкесы приехали для выкупа тела, но генерал Вельяминов отдал им без всякого выкупа. (...)
19 мая. Сегодня меня насилу добудились - до такой степени я был уставши: меня всего разломало и я совершенно разбился на ноги, несмотря на это, я ходил еще на фуражировку в 10-м часу утра по реке Мейзипс к Черному морю. (...) По дороге сожгли мы аул из 7 саклей и 2 лодки, одну 6-, а другую 12-весельные, и накосили для фуражу жита. (...)
Все тяжести: фуры и артиллерия, кроме 6 легких и 6 горных орудий, отправились под командою Штейбе{30} в Еленчик, откуда Черным морем привезут в бухту Пшаду, где полагается постройка крепости.
20 мая. Целый день сегодня я отдыхал; отряд возвратился из Еленчика вечером без выстрела, и с ним прибыл линейный батальон бывшего Наширванского полка, которому предполагается остаться в укреплении у бухты Пшады.
21 мая. (...) Выступили в 7-м часу утра и, отошедши верст 12, остановились на ночлег и заняли позицию по балке. Вероятно, черкесы где-нибудь делают сильную засаду, ибо мы прошли до этого места почти без выстрела.
22 мая. Выступили в 6-м часу утра. Черкесы сильно нападали на авангард, потом, когда наша цепь и рота взбирались с балки на гору, то черкесы из сделанного ими завалу (человек 250) сделали по нас залп из ружей и потом кинулись на цепь в шашки, но роты 1-я гренадерская и вслед 1-я мушкетерская поддержали стрелков, кинувшись на них на штыки - ура! ура! ура! - сбили их с выгодной для них позиции и заставили бежать без оглядки. Эта стычка была для нас неимоверно счастлива, ибо у нас ни одного не ранили. После этого черкесы перебежали на правую сторону и завязали перестрелку в правой цепи. Мы прошли мимо многих аулов, из коих некоторые, по-видимому, богатые, ибо покрыты тесом, но ни одного из них не тронули, ибо сегодня был приказ генерала Вельяминова по отряду, чтобы аулов не жечь и ничего в них не трогать по случаю бывшей в прошлом году чумы; также не трогать хлебов. Вечером остановились и заняли позицию, но остались без чаю, обеда и ужина, одним словом, целый день не ели ничего, кроме солдатских сухарей с водою, которые показались мне лакомым кушаньем. Причиною же тому то, что мы с генералом Штейбе двинулись вперед для разработки дороги и, отойдя с версту, совершенно отделились от главного отряда, окружили себя цепью и тем прекратили сообщение. Шейблер дал мне на ночь свою бурку, а то бы пришлось проводить целую ночь в одном сюртуке.
23 мая. Выступили в 6-м часу утра, версты 4 двигались очень медленно, ибо саперы разрабатывали дорогу, потом пошли пошибче, ибо дорога здесь лучше. Черкесы не оставляют нас в покое, они заседают во всех удобных местах и перестреливаются, одни лишь гранаты заставляют их разбегаться; под вечер они начали драться дружнее, и мы принуждены были каждую высоту занимать приступом. При всей моей усталости русское ура, ретирада и неудачные выстрелы черкес, барабанный бой (полковник Полтинин при каждом приступе приказывал бить в барабан) заставили меня забыть об усталости, я сделался как-то бодрее, не думая нимало об опасности. Придя на место ночлега, наш батальон, по приказу полковника Полтинина, спустился с горы, дабы люди могли немного отдохнуть, однако ж это не избавило нас от передовой цепи и караулов. (...)
24 мая. Двинулись в 6(-м) часу утра, на каждом шагу имели небольшие перестрелки, но когда начали взбираться на одну высокую гору (первая по левую сторону р. Пшады), то черкесы (числом до 500) открыли по нас батальный огонь с вершины горы. На протяжении почти версты в левой цепи пошла сильная перепалка, они думали на этом месте не пропустить нас к Черному морю. Мы принуждены были лечь и ползком под градом пуль взбираться на вершину; изнуренные и обремененные сухарями и бельем, солдаты едва могли лезть, пот лил с них в три ручья. Казалось невозможным вскарабкаться по столь крутой горе на вершину. Черкесы засыпали нас пулями, но для русских нет невозможного: ободряемые примером своих начальников, они все ползком подавались вперед, наконец, когда мы были уже на полугоре, привезли пушку и ядрами через нас заставили на время умолкнуть дерзкого неприятеля, таким образом, под несколькими пушечными выстрелами, мы ползком подавались все ближе к вершине, Пушка умолкла, и мы с барабанным боем открыли сильный батальный огонь - ура! - кинулись вперед и заняли одну высоту; черкесы удалились бегом на другую, которая командовала и которую мы тоже должны были занять. Здесь пушка уже не могла стрелять, и потому мы принуждены были сбить неприятеля с позиции батальным огнем и штыками, против которых ничто не может устоять. Вершина была нами занята в 5 минут. Барон Шейблер с стрелками занял ее первый. Таким образом, с малою потерею людей, находившихся под сильным (при занятии второй высоты - под перекрестным, ибо черкесы стреляли по нас из лесу с вершины и с балки) неприятельским огнем более получаса, мы заняли гору, по которой едва можно было ползти, не рискуя на каждом шагу свалиться. (...)
