Василий Осокин - В. Васнецов
Выходила девушка с платочком в руке, чистым и тихим голосом пела про своего милого. И задушевная, бесхитростная песнь ее вызывала у Васнецова образ белокрылого лебедя, плывущего по тихому пруду.
Поздно вечером все расходятся. Виктор идет провожать гостей до околицы. Бледнеет месяц на ущербе, вот-вот исчезнет совсем… Мерцают звезды — небесными очами называют их вятские крестьяне. Кажется, дремлют деревни, но вот над избами как легкие струйки возникли еле заметные на светлеющем небе дымки. Прокукарекали и затихли петухи — деревенские часы…
Виктору не спится. Впечатлительный юноша еще долго переживает праздничное цветенье святочного вечера. Перед ним проносятся яркие девичьи наряды, сияющие лица людей, позабывших на краткий миг про все свои заботы.
На другой день молодой художник уже делал с односельчан наброски. Все дивились сходству и говорили:
— Как в зеркале!
Он уезжал в Вятку, унося с собой задушевные напевы и пестрое мелькание праздничных хороводов.
И последнее, что он запомнил, был прощальный взгляд матери, ее невольные слезы и смущенная улыбка. Каково же ему было вскоре после возвращения получить известие о ее внезапной смерти.
Глубоко и нежно любивший мать, Виктор ничем не выдал своего большого горя. В их семье все были приучены сдерживать свои чувства. Но трагедия этой утраты оставила неизгладимо болезненный след в его душе. Он пытался написать портрет матери по памяти. Перед ним возникал знакомый образ.
Высокая худая женщина смотрит строго и печально. Ей много довелось увидеть и пережить. На ее плечи легла тяжелая ноша — девять детей нужно было прокормить, одеть и обуть на скудный заработок мужа. Отказывая себе во всем, она до конца выполнила свой материнский долг — и не только ее детям, но и всем возле нее было тепло и спокойно.
Постепенно силы ее иссякли. Какой ценой поставила она на ноги большую семью!..
И хотя образ матери стоял перед молодым художником зримо и почти осязаемо, Васнецов с большим огорчением вынужден был отказаться от портрета — он не получался. С тем большей отчетливостью почувствовал Виктор, как еще несовершенно, не отточено его искусство и как много надо ему еще учиться.
Как-то после каникул Васнецов зашел к Чернышеву. Кроме хозяина, в комнате был стройный высокий человек с ярким живым лицом. Черные глаза с любопытством устремились на юношу. Ловким движением незнакомец поправил воротничок, легко встал и протянул руку.
Это был высланный в Вятку польский художник Эльвиро Андриолли[2].
Андриолли, итальянец по отцу, поляк по матери, учился на медицинском факультете Московского университета, затем в Петербургской академии художеств и заканчивал свое блестящее образование в мастерских крупнейших живописцев Рима, Лондона и Парижа. Удивляло, когда он все это успел: ведь ему в год прибытия в Вятку исполнилось только двадцать восемь лет.
Польский художник рисовал быстро, легко и изящно. Юноша Васнецов приходил в восторг: когда он смотрел, как художник работает над иллюстрацией, ему казалось, что Андриолли, пробежав любую книгу, мог сейчас же мастерски иллюстрировать все ее главные сюжетные линии. Лишь значительно позднее он критически пересмотрел его рисунки и вслед за Репиным пришел к выводу, что за внешним блеском исполнения подчас скрывается недостаточная глубина мысли.
Андриолли привлекал всех своей удивительной жизнерадостностью и энергией. Он ни на минуту не оставался без дела: гравировал на дереве, занимался гальванопластикой, писал заказные портреты, расписывал иконостасы. Сам смастерил парусную лодку. Отправляясь на ней в плавание по реке Вятке, он иногда приглашал с собою и Васнецова. Ветер надувал паруса, в лицо летели брызги, понемногу расплывались очертания города, и Андриолли начинал рассказывать.
Рано поседевший художник горячо говорил о героической борьбе польского народа против самодержавия. И Васнецов чувствовал, что Андриолли, ни на минуту не задумываясь, вновь ринулся бы в битву за свободу.
Виктор обладал приятным для собеседника даром: умел внимательно и серьезно слушать. Сам же был немногословен. Найдя в тихом и задумчивом подростке чуткого слушателя, Андриолли проникался к нему все большей симпатией, пригласил его помогать в росписи собора.
Он с удовольствием рассказывал Васнецову о виденных им воочию дивных творениях Микеланджело и Рафаэля.
На всю жизнь запомнил Васнецов слова, сказанные ему Андриолли как-то раз за стаканом вечернего чаю после росписи:
— Послушайте, зачем вам быть священником? Ведь священников, православных и католических, хороших и плохих, и без вас много, а вот людей с такими большими художественными способностями, как у вас, немного. Бросьте семинарию, поезжайте в Питер и поступайте в Академию художеств. Это ваше настоящее дело.
От Андриолли Васнецов подробно узнал о Санкт-Петербургской академии художеств. Она представлялась ему каким-то храмом искусств для избранных — ведь в ней не так давно учились Александр Иванов и Карл Брюллов… А их великолепные картины «Явление Христа народу» и «Последний день Помпеи» он рассмотрел до мельчайших подробностей по репродукциям.
О поступлении в академию сначала страшно было и подумать.
Андриолли же смеялся над его сомнениями. Он умел разбираться в дарованиях. Увидав рисунки застенчивого художника, который не сразу даже решился их показать, он пророчил ему большое будущее. Он уверял, что если Васнецов пойдет сдавать экзамен в академию, то наверняка выдержит его.
Виктор твердо решил испытать судьбу.
Предстоял тяжелый разговор с отцом. Виктор знал, что заветным желанием Михаила Васильевича было видеть его священником. Как сообщить о своем решении теперь, когда у отца на руках осталось пятеро сыновей? Ведь по окончании семинарии за посвященным в сан Виктором Васнецовым закреплялось место в одном из приходов Вятской губернии, и он не только смог бы содержать себя, но и помогать семье.
Теперь же он собирался плыть по житейскому морю навстречу неизвестности. «Вольную» профессию художника, писателя, артиста считали тогда делом ненадежным, сомнительным. Но когда Виктор приехал в Рябово и начал разговор о своих намерениях, сильно состарившийся после смерти жены Михаил Васильевич ничего не возразил. Он серьезно и внимательно посмотрел на сына и сказал:
— Ты теперь уже взрослый и волен сам решать свою судьбу.
Необходимы были деньги на дорогу, на первые дни до приискания работы в Петербурге. У отца их, конечно, не имелось, да Виктор и не спрашивал, деньги же за роспись, полученные от Андриолли, подходили к концу.
