Моисей Губельман - Лазо
Интерес к гайдукам — этим борцам за правду, за справедливость, который возбудила в детстве своими рассказами кормилица, — Сергей не утратил и в юношеские годы. И когда в «Журнале для начинающих» он увидел повесть о знаменитом Тобултоке, прочел ее не отрываясь, а затем дал прочесть товарищам, чтобы потом собраться и поговорить о жизни этого замечательного человека.
А жизнь его была поистине героической.
Он жил и действовал в Бессарабии в тридцатых годах прошлого века. Это был очень храбрый и физически необыкновенно сильный человек. В ужас и смятение приводило помещиков одно имя Тобултока. Полиция долго и тщетно пыталась его поймать. Он был неуловим. В 1832 году его все же арестовали. Помещики служили молебны в надежде, что избавились от непримиримого врага. Но ликование длилось недолго. Тобулток бежал из заключения и снова наводил ужас на богачей, отнимал у них имущество, деньги и раздавал все это беднякам. Через год бесстрашный гайдук вновь был арестован, но и тогда он бежал с кандалами на ногах. В 1834 году Тобултока во время преследования тяжело ранили в голову, он упал, потерял сознание. Тогда его заковали в ручные и ножные кандалы, посадили в тюремный замок. Двадцать пять солдат несли службу вокруг одиночной камеры, в которой был заточен тяжело раненный герой. Царская власть предала его мучительной казни.
Повесть о жизни и подвигах Тобултока вызвала у Лазо горячие споры на одной из встреч с товарищами.
— А вот послушайте, друзья, какое нежное сердце было у этого человека, — сказал Сергей. — Вы все читали, я знаю, но мне хочется напомнить вам его письмо к любимой девушке: «Совершенство мое, красота зеленых Кодр, фея милой Бессарабии. Я, Тобулток, жду тебя в саду. То слово, которое столько берег, красивое слово «люблю», сказать тебе я должен — так суждено. В первый раз я вижу тебя и не могу уйти отсюда. Если ты настолько добра, принеси счастье человеку, который для этого счастья и для счастья народа живет, подари несколько минут свидания…»
Все восхищались героизмом Тобултока, его бескорыстным служением простым людям.
— А все-таки он разбойник, — сказал один гимназист.
— Какой же он разбойник! — горячился Сергей. — Благороднейший человек. Ведь он все раздавал бедным!
— Раз отнимал у других, значит разбойник, — настаивал гимназист. — Какое он имел право грабить людей, сжигать их дома? Это варварство.
— А какое имели право богачи грабить народ, заставлять его работать на себя? — не унимался Сергей.
Повесть о Тобултоке вызвала жаркие споры о правах человека на жизнь, на месть за обиду и унижение; говорили о том, имеет ли человек право пользоваться трудом своего ближнего.
Поздно закончилась дискуссия о гайдуке.
Ночной сторож Кирилл Кокорез отбивал своей колотушкой двенадцать ударов, когда молодежь расходилась по домам.
Сергей вышел подышать свежим воздухом. Так часто бывало. Увлекшись чтением или химическим опытом, он просиживал у себя в комнате до полуночи, а потом перед сном выходил в сад полюбоваться звездами, послушать едва ощутимый шелест листьев. Он любил южные ночи, когда утихал ветер, подымавший днем на улицах Кишинева столбы пыли, и можно было насладиться тишиной, предаться раздумью о жизни, о будущем.
— Вечер добрый! — окликнул его сторож.
— Здравствуй, Кирилл, — приветливо ответил Сергей.
— О чем вы все по ночам спорите? — спросил Кокорез.
— О книгах, Кирилл, о людях.
— Обошла меня жизнь грамотой! — со вздохом заметил сторож. — Чудно даже, как это по закорючкам люди постигают про все на свете. Великое дело — книжки читать, барин.
— Какой я тебе барин, — смущенно сказал Сергей. — Я такой же, как и ты, человек. Правда, родичи фамилию мне дали дворянскую. Но сердце такое же, как у тебя. Да и желания, вероятно, такие же.
Но тут же подумал, что выразился не совсем точно. Как может он, дворянин, «барин», желать того же, чего желает Кирилл, если Кирилл получает крохи с барского стола, а он, «барин», имеет все, имеет гораздо больше того, что необходимо.
«Почему одни богатые, а другие бедные?» К этой мысли он часто возвращался и в детстве и в юные годы. А когда в одном из рассказов Чехова он прочел рассуждения о том, что меньшинство является для большинства паразитом и насосом, высасывающим из него хронически лучшие соки, он долго не мог забыть этих слов. Мысль о том, что его самого можно отнести к «меньшинству», к «паразитам», болезненно отзывалась в его постоянно думающей, беспокойной голове.
«Вольнодумство» кишиневских гимназистов доставляло тогдашним городским властям немало хлопот и огорчений. А тут еще и среди преподавателей оказались подозрительные люди. Не нравилось, очень не нравилось дирекции гимназии, что учитель русского языка Иван Петрович Зеленев не в меру щедро и откровенно разъясняет своим питомцам положение крестьян в России. Не раз Ивану Петровичу указывали на нарушение учебной программы. Случалось, что иной раз даже сам губернатор «невзначай» заглядывал на уроки Зеленева.
Но были и преподаватели иного толка. Их очень ее любили гимназисты. Особую неприязнь учащиеся питали к учителю немецкого языка Гейдоку.
Это был сухой, злой человек. По складу характера ему более подходила должность тюремщика, чем деятеля на ниве просвещения. Бросит какой-нибудь гимназист в его сторону недружелюбный взгляд — пиши пропало. Гейдок начинал преследовать юношу, старался на экзаменах сбить его с толку, как говорят, «загнать в трубу».
Однажды разыгралась трагедия. Гимназист Кондратский, не выдержав издевательств Гейдока, покончил жизнь самоубийством. Это вызвало большие волнения. На похоронах товарища Сергей Лазо и другие гимназисты выступили с гневными речами против недопустимого отношения учителя к своим воспитанникам.
Началась своеобразная забастовка. На очередном уроке весь класс отказался отвечать Гейдоку. Директор гимназии созвал экстренное заседание педагогического совета. Всему классу решили поставить в третьей четверти 1910/11 года тройку по поведению. Лазо занимался в параллельном классе и избежал наказания. Но на другой день к директору явилось несколько гимназистов во главе с Сергеем.
— Мы пришли к вам, господин директор, с одной просьбой, — заявил Лазо.
— Слушаю вас, — сказал директор, окинув посетителей испытующим взглядом.
— Мы просим нам также поставить тройку по поведению.
Директор опешил.
— Я не совсем вас понимаю, молодые люди. Насколько мне известно, вы не принимали участия в бунте на уроке немецкого языка.
— Это не имеет значения, господин директор, — объяснил Сергей. — Мы все согласны с поведением наших товарищей, отказавшихся отвечать господину Гейдоку после того, что произошло с Кондратским.
