Алексей Варламов - Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Василий Васильевич, сам того не подозревая, был пришвинским демоном. Он влиял на его творчество необыкновенно, как никто другой из декадентов и недекадентов. Ни Ремизов, ни Мережковский, ни Блок, ни Гамсун. Он переболел ими всеми и только розановской болезнью был болен неизлечимо, хотя удивительным образом сумел ее в своей душе переиначить. С бывшим учителем, с первым крупным писателем и мыслителем, повстречавшимся на его пути, Пришвин спорил, его отрицал, им восхищался, считал себя его продолжателем и последователем
(«Розанов, конечно, страшный разрушитель, но его разрушение истории, вернее, разложение столь глубоко, что ближайший сосед его на том же пути неминуемо должен уже начать созидание»)
— здесь была целая гамма оттенков и настроений, и, как бы ни был он сильно им задет, всегда прекрасно и глубоко его чувствовал, сознательно или нет усваивая его стилистику и художественные приемы.
Роман был безответным, и это Пришвина мучило, но чем взрослее писатель становился, тем более снисходительным по отношению к Розанову делался (и не только по отношению к Розанову, но ко всей давнишней истории.
В 1937 году он написал в Дневнике:
«Священный бунт Курымушки теперь представляется не священным, и кажется, что учителя были гораздо лучше, чем описаны»)
— и тем сильнее ему следовал.
Начиная с азиатского побега и до конца своих дней Пришвин был великим жизнетворцем и мистификатором. Сделав себя главным героем своих произведений, он не просто описывал свою жизнь, но выстраивал ее как роман. И жизнь ему блестяще подыгрывала: как поразило его то, что в 1914 году ему предстояло решать на заседании Религиозно-философского общества вопрос об исключении (!) из общества самого Розанова, каким внутренним торжеством было для него назначение на должность учителя географии (!) в Елецкую гимназию, откуда его когда-то выгнали, с каким смешанным чувством бродил он по запущенному кладбищу в Сергиевом Посаде, где был похоронен Розанов, а потом писал Горькому, что розановская могила словно шило в мешке.
Быть может, именно споря с Розановым, он написал в Дневнике последних лет о декадентах:
«Спасся я от них скорее всего не искусством, а поведением».
«Из тебя что-то выйдет», — сказал маленькому Курымушке учитель географии и гениальный писатель.
«Это, конечно, поэзия, но и еще что-то», — охарактеризовал одну из первых пришвинских книг Александр Блок.
Вот это «что-то», эта неопределенность мучила Пришвина если не всю жизнь, то добрую ее половину, дух победы и поражения в нем боролись, смущали и искушали его, и в пришвинской натуре настаивалась, вызревала упрямая и гордая воля, столь необходимая писателю для того, чтобы воплотить свой дар.
История взаимоотношений Пришвина с Розановым не закончилась со смертью Василия Васильевича. В двадцатые годы в Загорске Пришвин познакомился с его младшей дочерью Татьяной Васильевной и пережил своеобразный духовный роман. Было бы заманчиво увидеть параллель с самим Розановым, который когда-то женился на Аполлинарии Сусловой, потому что она была любовницей Достоевского, однако отношения Пришвина с Розановой были иного рода, и даже Ефросинья Павловна (жена Михаила Михайловича) относилась к ним совершенно спокойно.
«Очень некрасива, невзрачна, — писал Пришвин о Розановой, — но так оживленна, так игрива в мысли, что становится лучше красивой».
Пришвин ощущал родство с Татьяной Васильевной, потому что «у этой девушки и у меня силы ушли на преодоление боли, причиненной одним и тем же (впоследствии любимым) человеком, ее отцом и моим учителем».
Именно ей читал он в 1927 году уже опубликованного «Курымушку» — первое звено «Кащеевой цепи».
Однако и здесь есть неясность.
«27 марта. К обеду пришла Татьяна Васильевна, и я читал ей „Курымушку“. Под конец пришла Григорева и помешала. Татьяна Васильевна сказала, что Розанов и должен был меня исключить.
29 марта. Татьяна Васильевна Розанова горячей душой, с огромным интересом в течение 4-х часов чтения слушала повести мои о Курымушке».
Но два дня спустя произошло неожиданное:
«31 марта. Розанова вернула „Кащееву цепь“, и было очень неприлично это: все-таки, несомненно, это жест, иначе она сама занесла бы книгу, жест очень тонкий вышел. В общем, мира с покойным Василием Васильевичем не происходит».
А вот отрывок из воспоминаний Т. В. Розановой:
«В это время (после разрыва с Аполлинарией Сусловой. — А. В.) отец был морально убит, гимназисты над ним смеялись, особенную дерзость проявил мальчик Пришвин. Отец на педагогическом совете требовал его исключения, его исключили, и потом, как мы узнали, юноша этот убежал в Америку, там работал и уже явился к нам в квартиру с рюкзаком и женатым. Он принес свою первую книгу „За волшебным колобком“ и просил отца написать об этой книге рецензию. Это я очень хорошо помню. Отец засмеялся и сказал мне: „Вот, Таня, как хорошо, что я его выгнал, по крайней мере узнал жизнь, путешествовал и написал хорошую книгу, а то бы был каким-нибудь мелким чиновником в провинции“. Отец сдержал слово, поместил в „Новом времени“ похвальную рецензию. После него дал о книге отзыв еще и Горький. С этого времени Пришвин пошел в гору. Позднее Пришвин написал роман „Кащеева цепь“, где высмеял Василия Васильевича, не упоминая его фамилии. Когда в 1928 году я стала бывать в его семье в Троице-Сергиевом посаде, то он хотел прочитать мне это место из своей книги, но я отказалась слушать. Он был, видимо, очень смущен этим и через несколько времени принес мне на квартиру в подарок портрет моего отца и также фотографический снимок с пелены преподобного Сергия, которая находится в Государственном Троице-Сергиевом музее в Загорске. Фотографии эти до сих пор висят у меня в комнате.».
В этих воспоминаниях довольно много ошибок. Во-первых, Суслова оставила Розанова не в Ельце, а в Брянске и случилось это в 1886 году, так что в грехе травли ославленного на весь город, морально убитого человека Пришвин не виновен. Во-вторых, «Колобок» не был его первой книгой, в-третьих, Пришвин никогда не был в Америке, да и про розановскую рецензию в «Новом времени» ничего не известно. И все же отношение дочери Розанова к Пришвину очевидно…
Много лет спустя после смерти обоих участников многолетнего и такого плодотворного противостояния две замечательные женщины, напрямую с ними связанные и бережно хранящие о близких им людях память, предприняли попытку протянуть друг другу руку.
В конце шестидесятых годов между Валерией Дмитриевной Пришвиной и Татьяной Васильевной Розановой завязалась переписка, и, хотя формальным поводом к ней послужила судьба розановского письменного стола, который приобрел когда-то Пришвин, связана она была, прежде всего, с «Кащеевой цепью», и обеим корреспонденткам требовалось немало мужества, чтобы коснуться этой темы.
