Степан Тимошенко - Воспоминания
Окончание реального училища
1895-96 г. был моим последним годом в реальном училище. Реалисты не имели права на поступление в университет и тот, кто хотел получить высшее образование, поступал в одно из высших технических учебных заведений или в Агрономический Институт.
Желающих поступить в эти школы было гораздо больше, чем число свободных вакансий, и нужно было выдержать конкурсный экзамен. Далеко не всем это удавалось. А нам — из глухой провинции, приехавшим в столицу в первый раз, все казалось еще труднее. Ясно поэтому, что вопрос конкурсных экзаменов очень влиял на всю нашу работу в последнем «дополнительном» классе училища. В первый класс нас поступило в 1889 г. 32 ученика, а в дополнительном осталось всего семь. Это были те, которые решили испробовать счастье на конкурсных экзаменах. Главный предмет этих экзаменов — математика и математике мы отдавали немало времени. У нас, конечно, были задачники и учебники, рекомендованные для конкурсных экзаменов. От старших товарищей, уже прошедших эти экзамены, мы разузнавали о требованиях на экзаменах, о наиболее важных вопросах.
Наш учитель математики Л. Л. Ижицкий тоже принимал во всем этом участие. Он, конечно, был заинтересован, чтобы его ученики оказались успешными на конкурсе.
Вспоминаю, что часто работал по математике с товарищем Гутенбергом, который впоследствии приобрел известность, как революционер, а еще позже сделался видным сионистским деятелем и посвятил свою жизнь и энергию на электрофикацию Палестины. В последний раз я виделся с ним в Тель Авиве весной 1934 года, через 45 лет после нашего поступления в Роменское реальное училище. Говорили о прошлом, удивлялись, как неожиданно сложилась судьба: из двух Роменских реалистов один оказался лидером сионистов, а другой — американским профессором!
На конкурсных экзаменах кроме математики требовалось сочинение по русскому языку. Я был уверен, что выдержу экзамен по математике, но сочинения побаивался. Я никогда не был силен в русском языке, а с сочинениями мне было особенно трудно. Если сочинение требовало знаний по литературе или истории — я мог писать, потому что знания у меня имелись, но если требовалось художественное описание, какая‑либо поэзия, то тут я был совершенно беспомощен. В последнем классе я довольно много времени уделял русскому языку. В этом классе изучалась древняя русско-славянская литература. Мы имели хорошего учителя, который сумел нас заинтересовать такими предметами, как русские былины, Слово о Полку Игореве, Жития Святых. Он рекомендовал книги вне программы и я довольно много из них прочел.
Новая русская литература — Гоголь, Пушкин, Тургенев, Гончаров, Толстой, Достоевский — тоже была мною перечитана. Некоторых из этих книг нам в училище не давали, например, «Новь» Тургенева, большую часть Достоевского. Такие книги Рутенберг доставал мне из городской библиотеки. Особенно нас занимала тогда литературная критика. На меня большое впечатление произвели работы Писарева. Его «Реалисты» были перечитаны несколько раз. Читал Белинского и Добролюбова, но они особого впечатления не произвели. Из толстых журналов читал «Мир Божий» и «Неделя».
Между нашими выпускными экзаменами, в середине мая, состоялись торжества по случаю коронации Государя Николая II-го. На устроенном параде мы все исправно кричали ура.
«Политикой» в нашем классе никто особенно не интересовался. А между тем в Ромнах за 12-15 лет до нашего выпуска существовал революционный кружок, имевший связи с партией «Народная Воля». Происходили аресты и ссылки. За время царствования Александра III все это исчезло. Мой отец был либеральных взглядов. Он высказывался против ограничения земств, особенно в деле народного образования. Был против вводившихся тогда институтов земских начальников, против сословных ограничений и искусственного поддержания дворянского землевладения при помощи дворянского банка. В то же время он не раз мне говорил при поездках на беговых дрожках по полям, что была сделана большая ошибка революционерами, убившими Александра II. Ему казалось, что продолжение реформ Александра II могло бы вывести Россию на более счастливый путь.
В начале июня 1896 года выпускные экзамены кончились. Мы снялись группой с нашими преподавателями и разъехались по домам. С тех пор я никогда больше не был в здании училища и никогда больше не видал большинства моих преподавателей. Но в 17 лет о таких вещах не думают и мы покидали училище с легким сердцем.
На два месяца я приехал в Шпотовку на каникулы, но то были уже не те каникулы, что прежде. Отчасти они были испорчены ожиданием конкурсных экзаменов, необходимостью хоть немного подготовиться к ним. Но главное — явились другие интересы и сидеть в деревне уже было скучно.
Конкурсные экзамены
Для большей верности я подал прошения о поступлении в два учебных заведения: в Институт Инженеров Путей Сообщения и в Институт Гражданских Инженеров. Особенно интересовался первым, но решил, что если на экзамене провалюсь — то буду архитектором, это тоже казалось интересным. Экзамены в Институте Гражданских Инженеров начинались 16 августа. В Путейском — 5 сентября. Решено было, что в Петербург со мной поедет мама. У мамы была сестра в Петербурге и предполагалось, что и мама и ее сестра помогут мне устроиться на первое время в большом городе. Оказалось все совсем иначе. Уже в поезде, по дороге в Петербург, я встретил двух моих роменских товарищей, а по приезде в Петербург — еще троих. Нас сразу оказалось шесть приятелей с одинаковыми интересами и планами. Я поселился с Омелюстым, впоследствии петербургский архитектор. Через несколько дней по приезде мы уже были с ним на экзамене в Институте Гражданских Инженеров. Экзамены шли удачно и мы были в списке вновь принятых студентов.
Но я этим не ограничился и 5 сентября начал экзамены в Институт Инженеров Путей Сообщения. Нужно было написать «сочинение» по русскому языку и кроме того сдать письменные экзамепы по арифметике, алгебре, геометрии и тригонометрии. Потом устные экзамены по тем же предметам. Наконец, вне конкурса, нужно было исполнить рисунок и показать достаточное знание немецкого языка. Экзаменующихся было более семисот. Из них нужно было отобрать 150. Чтобы достигнуть этого, предлагались иногда замысловатые задачи. Помню, что по арифметике меня попросили указать признак делимости на два в пятиричной системе. О таких задачах я кое что слышал еще в реальном училище и потому особых затруднений не имел. По тригонометрии моим экзаменатором был Г. В. Колосов. Как мне потом пришлось узнать, это был человек с большими странностями. Конечно, такого рода людей не следует приглашать для ведения конкурсных экзаменов. Уже один его вид в длинном сюртуке, с угловатыми манерами, с какой‑то мало внятной отрывистой манерой говорить, произвел на меня неприятное впечатление. На его вопросы я как будто правильно ответил, но он сбавил балл, поставив 4¾ вместо 5. Я так и не узнал, чем он был недоволен. Получил также только 4 за сочинение по русскому языку. Но все же сумма моих отметок была удовлетворительной и я оказался в четвертом десятке из семисот. Это было не плохо. Я, конечно, был счастлив попасть в Институт Инженеров Путей Сообщения. Моя постоянная мечта быть инженером и строить железные дороги начала сбываться. Тут на экзаменах я ясно видел какое преимущество имели экзаменующиеся, окончившие среднее учебное заведение в столице или в каком‑либо большом городе. Они лучше знали экзаменационные требования. Многие из них провели лето в специальных подготовительных школах, учителя которых знати до мельчайших подробностей экзаменационные требования. Знали экзаменаторов, их характерные особенности, их любимые вопросы.
