Вадим Устинов - Ричард III
Ричард любил гулять в сопровождении домочадцев Пастона по столице. Если Париж в то время был самым густонаселенным городом Европы, а Рим — самым большим, то Лондон, несомненно, самым богатым. Он напоминал грязный, переполненный, шумный человеческий улей. Его узкие улочки постоянно пребывали в полумраке из-за выступающих верхних этажей домов, которые практически смыкались над головами прохожих. В городе проживало от 50 до 70 тысяч жителей, то есть раза в четыре больше, чем в городах, пытавшихся соперничать со столицей — в Йорке или Бристоле. Лондон растянулся вдоль берега Темзы на два километра. Параллельно берегу проходили три главные мощеные улицы, очень оживленные. Ближе всех к реке, вдоль причалов и складов, мимо гильдии рыботорговцев Фишмангерз-холл и конторы немецких ганзейских купцов «Стальной Двор» пробиралась Темз-стрит. Она соединяла Лондонский Тауэр, стоявший у восточной оконечности города, и Блэкфрайерз — западный район, прилегавший к приорству доминиканского ордена («черных братьев»). На Темз-стрит велась бойкая торговля углем, железом, вином, медом, смолой, воском, льном, веревками, зерном и рыбой. Вторая улица шла выше по прибрежному склону, изгибаясь от Тауэра на северо-запад к собору Святого Павла, и на ней не продавалось ничего, кроме тканей. На третьей торговали шелками, коврами, гобеленами и другими экзотическими товарами. Она начиналась у ворот Олдгейт, что располагались в полукилометре к северу от Тауэра, и вела в центр Лондона, к Чипсайду, где превращалась в самую великолепную дорогу в городе. Горожане привыкли называть ее просто «Улица». Здесь продавались самые дорогие товары, в том числе ювелирные изделия. В Лондоне работали две сотни мастеров золотых дел, а один итальянский путешественник не поленился насчитать в одном только Чипсайде 52 ювелирных лавки, где можно было приобрести любые золотые и серебряные сосуды, большие и малые — от солонок до тазов для умывания.
Выходя из городских ворот, дороги вели в близлежащие деревни — Ислингтон, Клеркенуэлл и Хокстон на левом берегу, Кеннингтон и Саутуорк на правом. Обширные, застроенные домами и мастерскими пригороды быстро сливались с городом.
Лондон был местом обитания зажиточных купцов, которые обосновались тут прочно, возведя солидные дома из камня и дерева. В Блэкуэлл-холл располагался рынок тканей, в Лиденхолл-маркет — мясной и птичий рынок, ратуша, гильдия портных Мерчант-Тейлорз-холл, а также другие гильдии — бакалейщиков, ювелиров, скорняков, галантерейщиков, виноделов. Но Лондон был также и городом прелатов: 97 приходских церквей устремляли к облакам свои кресты, не говоря уже о стоявшем на вершине Ладгейтского холма величественном соборе Святого Павла, чьи стрельчатые арки были видны из любой точки города, а игла шпиля вонзалась в небо на высоте почти в 150 метров. Пусть в меньшей степени, но Лондон был еще и городом высокородных лордов, которые постоянно толпились в залах королевских резиденций. Неподалеку от столицы располагались отели великих магнатов и Вестминстерский дворец. Шотландец Уильям Данбар[25] пел, не в силах сдержать свое восхищение увиденным:
Крепкими стенами ты обнесен;
Люди мудры, что в тебе обитают;
Праздничен колоколов перезвон;
Свежестью воды речные блистают;
Качеством славны товары купцов;
Скромностью милы, пригожи девицы,
Жены, глядящие из-под чепцов.
Лондон — нет в мире прекрасней столицы!{6}
В середине октября в Лондон наконец прибыл сам герцог Йоркский и немедленно заявился в палату лордов. Пережив изгнание и аттинктуру[26], он более не желал бороться только с фаворитами, избегая при этом прямых выпадов против короля. Наоборот, герцог вручил лорду-канцлеру[27] письменную претензию на короны Англии и Франции, а также на верховную власть над Ирландией. Его требования основывались на генеалогических исследованиях и других доказательствах того, что линия Мортимеров-Йорков имеет гораздо больше прав на трон, чем дом Ланкастеров. Герцог заявил, что поскольку парламент в свое время узаконил официальным актом захват власти Генри IV Болингброком и исключил Мортимеров из порядка наследования, то парламенту же надлежит провести реституцию и с согласия ныне правящего короля вернуть трон династии Йорков.
Лорды королевства, значительную часть которых составляли йоркисты, обсудили проблему и составили итоговый меморандум, в полной мере отразивший всю сложность и щекотливость ситуации. Ведь с одной стороны, правомочность претензий герцога Йоркского трудно было оспорить. С другой стороны, Генри VI получил корону от отца абсолютно законным путем, и каждый из лордов принес ему клятву верности. После долгих дебатов компромиссное решение все-таки было найдено и оглашено 25 октября. Клятва верности королю Генри VI не отменялась и оставалась в силе, поэтому он сохранял за собой корону пожизненно. А вот его сын Эдуард Вестминстерский наследства лишался. Парламентским актом права дома Ланкастеров на престол отменялись, и единственным законным наследником ныне царствующего короля объявлялся герцог Йоркский. Дословно парламент постановил следующее:
«Item, установлено, решено и согласовано, что упомянутый Ричард герцог Йоркский должен титуловаться, именоваться и признаваться отныне истинным и законным наследником корон, королевского положения, достоинства и власти. И после смерти упомянутого короля Генри, или же случае, если тот предпочтет отказаться от указанных корон, положения, достоинства и власти, упомянутый герцог и его наследники немедленно должны унаследовать указанные короны, королевское положение, достоинство и власть… Item, если какое-либо лицо или лица замыслят или составят заговор с целью убийства упомянутого герцога, или будут обоснованно обвинены в открытом выступлении против него людьми, равными им по положению, то это будет считаться и подпадать под понятие государственной измены»{7}.
31 октября 1460 года Генри VI официально согласился с решением парламента.
Юридически изменение линии наследования было оформлено безупречно. Конечно, можно возразить, что король находился в полной власти герцога Йоркского и на него оказывалось давление. Но первый Ланкастер сам получил трон, неприкрыто угрожая законному королю Ричарду II и требуя его немедленного отречения. Очень вероятно, что на совести Генри Болингброка лежало и убийство свергнутого монарха. Герцог Йоркский, напротив, остался верен своей обычной умеренности и справедливости. Он не требовал немедленного отречения Генри VI, чтобы расчистить себе дорогу к трону, и был готов ждать его естественной смерти. Как выяснилось совсем скоро, эта умеренность стала роковой для него самого.
