Татьяна Догилева - Тогда, сейчас и кот Сережа
Может, я необъективна к ней, может, эту школу кто-то другой вспоминает с нежностью и грустью.
Новая школа полученному подарку в виде новой ученицы не обрадовалась. Со временем обрадовался мне только пожилой учитель математики. Он был замечательной и достойной личностью. Во-первых, бывший фронтовик. Он носил орденские планки на своем старом пиджаке, и по планкам можно было понять, что воевал он долго и мужественно. Во-вторых, ходил с палкой, на которую тяжело опирался, а спина его была полусогнутой. Это после фронтового ранения. Ну и в-третьих, он не боялся учеников 7 «А» класса.
Остальные учителя, прямо скажем, опасались своих подопечных и особенно к ним не приставали. Их задачей было в основном быстренько что-нибудь оттарабанить за 45 минут и убежать в учительскую. Это меня тоже потрясало. В моем мозгу все время стучало: «Ведь так не может быть!» – а действительность подло склабилась мне в ответ и шептала: «Может, может…»
Я маму не хотела расстраивать и говорила, что в школе все нормально, и приносила по-прежнему домой пятерки в дневнике. Только это уже были не те пятерки, это были какие-то паршивые, уцененные пятерки, они меня саму-то не радовали.
Может, вот только по математике. У меня сложились достаточно странные отношения с математиком, назовем его Александром Михайловичем. Сначала он удивился, что я все решаю быстро и легко и делаю домашние задания каждый день – это было для той школы нетрадиционно как-то. Потом он понял, что я готова по его предмету практически на год вперед. А я в прошлой своей школе в математический кружок ходила, потому что там наша строгая математичка решила, что я очень способная к ее фанатично любимой науке. Она ошибалась, сильно ошибалась, у меня просто память была хорошая, но я ее не хотела расстраивать и шлялась к ней в кружок лишние задачи решать.
А мой новый учитель, Александр Михайлович, поступил как-то очень непедагогично даже на мой тогдашний взгляд. Где-то через полгода моего пребывания в этой №-не-скажу он стал поручать мне проверять контрольные работы по математике у всего класса. Вот так.
Да, он прямо так и говорил: «Останься после уроков, поможешь мне контрольные проверить». При всех, не то чтобы там тайно, нет. И никто не удивлялся, кроме меня. Я приходила в кабинет математики, брала стопку тетрадок своих соучеников (сверху этой стопки лежала моя тетрадка с проверенной лично самим Александром Михайловичем контрольной) и подчеркивала красной ручкой в их работах ошибки, а потом Александр Михайлович смотрел мои пометки и ставил в зависимости от них оценки.
Сначала-то он меня перепроверял, а потом вообще уверился в моей непогрешимости и перепроверять перестал. Я так понимаю, что он меня типа своей лаборантки сделал. Тяжело ему было, старому и больному человеку, биться с лоботрясами и остолопами, которые даже и вид сделать не хотели, что прилагают какие-то усилия, чтобы усвоить материал. Он на них рукой махнул, но дело свое делал честно, объяснял новый материал очень хорошо.
Правда, иногда мог рассердиться и стукнуть палкой изо всей силы по парте, если кто болтать начинал, прямо у болтающих перед носом. Те сильно пугались. Вот у него и не разговаривали, хотя на других уроках это было в порядке вещей, и учителя только ласково укоряли: «Ну Анечка… Ну что ж ты все говоришь! Ты же мешаешь мне». А если Анечка не прекращала, то делали вид, что ничего и не происходит.
Тоска рвала мою душу от всей этой неправильности! Да еще и одноклассники меня сильно невзлюбили и не приняли в свою стаю. Они мне тоже не нравились. Все девочки, например, в будущем планировали стать или портнихами, или парикмахершами. Верхом изобретательности был пищевой техникум.
У меня-то, начитавшейся книжек про «смелых и больших людей», в голове носились вихрем самые дикообразные идеи, кем стать. То геологом, то океанологом, кем-нибудь поэкзотичнее и постраннее, и чтобы путешествовать много.
А у этих девочек были совсем другие приоритеты. У них уже начался период горячечной борьбы за мальчиков, это было их главным всепоглощающим занятием и в школе, и за ее стенами. Не у всех, конечно, некоторые все-таки поговаривали и о поступлении в институт, и учились, но таких было очень мало и были они, если переходить на современный сленг, не «в уважухе».
Нет, правили бал совсем другие! Девочки эти ходили в школу ярко накрашенными, в очень коротких платьях (грянуло мини), на каблучках, и очень они проявляли много таланта в изобретении и самостоятельном пошиве новых воротничков и манжет. Ах, в каких воротничках и манжетах они заявлялись в школу! Это было невероятно красиво, сногсшибательно просто! Вот тут они не жалели ни времени, ни труда! И шедевры выходили из их рук. А мне этого было не дано, шила я очень плохо, хотя страстно мечтала научиться, но так и не получилось.
Но девочки в своих прекрасных воротничках могли и драку в туалете затеять. Бились жестоко и беспощадно, чему я была неоднократно свидетельницей. А на катке недалеко от школы в парке могли и коньками помахаться и проломить этими самыми коньками кому-нибудь голову. И все из-за каких-то неведомых мне «парней». Кто-то у кого-то их постоянно уводил.
Мне подробностей не докладывали, со мной не дружили. Общались через губу, очень я их раздражала. А местные мальчики так мне и вообще не нравились, тупые больно. Агрессии ко мне не проявляли, что было для меня странно, потому что я ее чувствовала почти как материальную вещь, и все же в прямые действия она не перетекала.
Зато был случай, когда в 8-м уже классе учитель русского и литературы задал на уроке сочинение на тему «Кто мешает нашему классу стать коллективом». Вот такая прикольная социально значимая тема. Правда, были еще и другие темы, про литературных героев. Но кроме меня и еще двух-трех зубрил про Онегина и Печорина писать никто не захотел, потому что на чтение всякой белиберды время тратить дураков не нашлось. И поэтому про коллектив и его врагов взялись писать почти все. И вот эти почти все как один написали, что именно я мешаю их замечательному классу стать коллективом, о чем учитель громко и грозно заявил во всеуслышание на следующем уроке.
Ну не придурок? Ах, какая зловещая тишина установилась после его заявления! И все смотрели на меня, ждали, что я заплачу, что ли? Я официально была объявлена врагом класса. Я не заплакала, потому что очень сильно удивилась. Как-то не въехала, про какой коллектив вообще идет разговор. Так сцена ничем и не завершилась, звонок прозвенел.
Русист этот меня невзлюбил с самого начала, видно, почувствовал, что я больше него читаю, а он амбициозный очень был и самовлюбленный. И тоже тупой. А еще в 8-м классе к нам пришел в класс главный хулиган школы, оставшийся на свой очередной второй год. Его появления боялись и ждали, рассказывали всякие ужасы о его поведении и распущенности, и почему-то при этом поглядывали на меня. Типа вот теперь-то с тобой, врагиней коллектива, разберутся! Он типа отличников и зубрил ненавидит и преследует самым жестоким образом!
