Михаил Пришвин - Дневники 1930-1931
Многие из нас тоже колокола очень звучные и в падении колоколов…
Мотив утомительно нудно повторяющийся: сколько пудов и как поднимали и вспоминали о тех колоколах, которые упали.
После некоторого перерыва в работе, когда все как бы замерло и время остановилось, из двери колокольни вышел Жгун с портфелем, и за ним все рабочие. На колокольне остался один Лева-фотограф. Жгун с рабочими отдалился к толпе, дал сигнал, лебедки загремели, тросы натянулись и вдруг упали вниз: это значило, колокол стронулся и пошел сам.
— Сейчас покажется! — сказали сзади меня.
— Ах!
Показался. И так тихо, так неохотно шел, как-то подозрительно. За ним, сгорая, дымилась на рельсах подмазка. Щелкнув затвором в момент, когда он, потеряв под собой рельсы, стал наклоняться, я, предохраняя себя от осколков, откинулся за косяк окна. Гул был могучий и продолжительный. После того картина внизу явилась, как и раньше: по-прежнему лежал подбитый Царь, и только по огромному куску, пудов в триста, шагах в 15-ти от Царя, можно было догадаться, что это от Годунова, который разбился в куски.
Большой дал новую трещину. Пытались разломать его блоками и полиспастом, но ничего не вышло…
Так окончил жизнь свою в 330 лет печальный колокол, звук которого в посаде привыкли соединять с несчастьем, смертью и т. п. По словам Попова, это сложилось из того, что 1-го Мая служились панихиды по Годуновым и, конечно, звонили в этот колокол.
<На полях:> Подмазка дымилась.
29 Января. Проскочил морозный и ярко солнечный день, второй после солнечной недели (солнцеворот).
Мы отправились снять все, что осталось на колокольне.
Рабочие лебедками поднимали язык большого колокола и с высоты бросали его на Царя. Стопудовый язык отскакивал, как мячик. Подводы напрасно ждали обломков.
В следующем ярусе после него, заваленного бревнами и обрывками тросов, где висели некогда Царь, Карнаухий и Годунов, мы с радостью увидели много колоколов, это были все те, о которых говорили: останется тысяча пудов.
Это был, прежде всего, славословный колокол Лебедь (Лебедок), висящий посередине, и часть «зазвонных колоколов». В западном пролете оставался один колокол (из четырех). Можно надеяться, что это остался знаменитый «чудотворцев колокол», отлитый игуменом Никоном в 1420 году. В северном пролете оставались два, один из них царя Алексея Михайловича.
С большим трудом мы сняли верхние возы. В морозный день безветреный дым из труб белый сложился как небо и многое закрывал, но все-таки на площади виднелось правильное колечко, о котором не сразу мы догадались, что сложилось оно из людей, смотрящих на представление Скакунова с медведями.
Нужно воспитание, чтобы молодежь уважала и любила священников, в естественном состоянии она не любит ни Бога, ни попов. Отсюда успех антирелигиозной пропаганды.
Тимофей рассказывал, как у них в Бобошино приезжали уговорщики, 6 человек. «Добровольно?» — спрашивали их. «Мы, — говорят — никого не насилуем». А когда за коллектив поднялось только 5 рук, сказали: «Ну, мы еще приедем и посильнее нажмем. У вас и постричь надо».
«Постричь» — значит, разорить более состоятельных, признав их за кулаков.
Мужики вообще привычные к войне, к стихийным бедствиям и готовы бы и в коллектив идти, но удерживает что: удерживает страх перед тем, что корову, лошадь отдашь, сарай отдашь на общий сарай, а потом, глядишь, все не состоит и вернешься назад ни к чему, по миру ходить, и мира не будет…
Правда, страшно до жути. Хотя и мелочи тоже ужасны, например, молоко от коровы: доили корову, ребятишек кормили, а тут корова пошла в коллектив, и молоко твое увезут на продажу, а если тебе надо, свое же молоко купи.
Везде на улицах только и разговору, что о коллективе. В Доме крестьянина за чаем вдруг женщина ни с того ни с сего разревелась. «Что ты?» — спрашивают. Баба отвечает: «Перегоняют в коллектив, завтра ведем корову и лошадь…»
Некрещеная Русь.
Сколько размножилось безжалостных людей, выполняющих тяжкие госуд<арственные> обязанности по Чеке, Фиску{33}, коллективизации мужиков и т. п. Разве думать только, что все это молодежь, поживет, посмотрит и помягчеет…
30 Января. Как удивительно вчера сошлись обе мои темы: 1) революционное разрушение святынь несчастнейшего народа и 2) медвежье — игрушечное: с высоты колокольни мы разглядели колечко народа, окружающего представление Марии Петровны.
И после тоже так, когда мы спустились, посмотрели на разрушение колокола балдою посредством лебедок и ручной работой гирями, так было приятно войти в круг представления с медведями и видеть, как медведица Мария Петровна после слов цыгана: «Ну, покажи, как ты со мной ночью говоришь», — она целовала его в щеку и облизывала лицо языком.
Сегодня утро открылось сильнейшей метелью, а князь поехал вчера на зайцев{34}, хорош будет! После обеда явилось солнце, и к вечеру начало сильно морозить.
Мишка Индустриализация медведей
Давайте (в Мишку играть), будто все началось в Москве на Тверском бульваре № 8, в квартире изобретателя Ивана Ивановича Острого. Долго думал Острый, как бы сделать ему, пустить в ход небольшого медведя из тряпок. Только через три года Острый надумал, распорол своему Мишке брюхо, вставил туда электрическую батарею <6 нрзб.>… Миша ведь побежал, но бессмысленно: тыкается в стенку и больше ничего. Еще три года думал Острый и, наконец, хорошо зарядив батарею электричеством, вставил в голову Мишки пружину из неизвестного металла.
Острый, храня тайну металла пружины, так рассуждал:
— Если дело выйдет, медведь пойдет сознательно, и все будут знать, каждому захочется своему детскому медведю вставить пружину. Тогда явится множество медведей, и, кто знает, с чего они начнут. Что если они поведут себя по-медвежьему и начнут бросаться на стадо. Правда, они маленькие, <1 нрзб.>, но будучи электрическими, сознательными, они организуются и тогда наделают беды куда больше, чем просто дикие медведи.
— Погожу открывать тайну пружины, — сказал Острый, выпуская из рук сотворенного им медведя.
Пока Острый это говорил. Мишка с пружинкой, сделанной в голове, не думал…
Не успел изобретатель глазом моргнуть, Мишка с пола прыгнул на лавку, где лежали дорогие стеклянные приборы для электричества.
— Не надо по лавке! — сказал Острый.
Мишка, валяя лампочки и колбы, прыгнул к форточке.
