Фаина Раневская - Философ с папиросой в зубах
Вот эпизод из их бурного романа, якобы в редакции самой Раневской:
«…Когда мы остались вдвоем, я уже лежу, он разделся, подошел ко мне, и я вскрикнула:
— Ой, какой огромный!
А гусар довольно улыбнулся и, покачав в воздухе своим достоинством, гордо сказал:
— Овсом кормлю!»
Понятно, байка — есть байка, какой с нее спрос?
Неизвестный Горький
Фаина Георгиевна оставила в своем дневнике весьма любопытную запись о великом пролетарском писателе, который завещал потомкам летать, а не ползать. Раневская в своей школьной тетрадке в клеточку записала следующее: «У души нет жопы, она высраться не может!» — это сказал мне Чагин со слов Горького о Шаляпине, которому сунули валерьянку, когда он волновался перед выходом на сцену. Он (Чагин. — Ред.) рассказал о деловом визите к Горькому. Покончив с делами, Г. пригласил Чагина к обеду. Столовая была полна народу. Горький наклонился к Чагину и сказал ему на ухо: «Двадцать жоп кормлю!»
В поисках святого искусства
Раневская утверждала: «Я переспала со многими театрами и ни разу не испытала чувства удовлетворения!»
В начале 1930-х годов Фаина Георгиевна становится актрисой Московского Камерного театра Александра Таирова. Знаменитый режиссер пригласил ее в спектакль «Патетическая соната» на роль Зинки-проститутки. Образ продажной девы, тоскующей о лучшей жизни, и вместе с тем сознающей невозможность вырваться из очерченного судьбою круга, был благодатным материалом для Раневской. Она продемонстрировала не только свой неистовый темперамент, но и зрелое мастерство актрисы, сочетавшее внешнюю характерность с точнейшими психологическими оттенками и деталями. Сыграв Зинку, Раневская «проснулась знаменитой» — о ней заговорила вся Москва. Сотни столичных проституток в 1931-м году брали штурмом Камерный театр, чтобы посмотреть не сам спектакль, — а на удивительную актрису, наделенную невероятным даром перевоплощения. Кто-то даже пустил слушок, будто Таиров вывел на сцену настоящую «жрицу любви» и она рубит правду-матку: «За всех за нас!»
Это была несомненная удача, однако все главные роли в театре на несколько лет были расписаны на жену Таирова — блистательную актрису и красавицу Алису Коонен. Словом, играть Раневской, кроме роли Зинки-проститутки, было нечего. Прослужив четыре года в Камерном театре (1931–1935), Фаина Георгиевна ушла в Центральный театр Красной Армии, где сыграла одну из знаменитых и возможно лучших своих театральных ролей — горьковскую Вассу Железнову. Но и здесь актриса надолго не задержалась. Она стала настоящей странницей по столичным театрам. За Центральным театром Красной Армии (1935–1939) последовал Театр драмы (ныне Театр им. Маяковского) (1943–1949), затем Театр им. Моссовета (1949–1955) и Театр им. А. С. Пушкина (1955–1963). Труппу последнего возглавлял талантливейший режиссер Борис Равенских. Но между двумя творческими личностями пробежала вдруг черная кошка… И Раневская опять вынуждена была вернуться к не слишком чтимому ей худруку Юрию Завадскому в Государственный академический театр им. Моссовета, где и прослужила до конца жизни (1963–1984).
Однажды в телевизионном интервью Раневская, со свойственной ей самоиронией, вспоминала свою насыщенную театральную жизнь и скитания по провинциальным и московским театрам. Известная тележурналистка Наталья Крымова спросила ее о причинах столь стремительной и частой смены творческих коллективов:
— Почему Вы столько раз переходили из одного театра в другой? Что Вы искали на новом месте?
В ответ Фаина Георгиевна многозначительно произнесла:
— Искала подлинное святое искусство.
— И что же нашли? — не унималась собеседница.
— Да.
— И где же?
— В Третьяковской галерее, — возвысив голос, торжественно произнесла Раневская.
Диагноз: психопатка
Раневская дружила с великим Таировым, который, по ее словам, был «не только большим художником, но и человеком большого доброго сердца». Александр Яковлевич словно предчувствовал, что его любимое детище — Камерный театр — вскоре закроют, ибо слишком смелые сценические поиски режиссера не вписывались в рамки официальной советской идеологии. Раневская вспоминала: «Однажды, провожая меня через коридор верхнего этажа, мимо артистических уборных, Александр Яковлевич вдруг остановился и, взяв меня за руку, сказал с горькой усмешкой: «Знаете, дорогая, похоже, что театр кончился: в театре пахнет борщом». Действительно, в условиях того времени технический персонал, работавший в театре безвыходно, часто готовил себе нехитрые «обеды» на электроплитках. Для всех нас это было в порядке вещей, но Таиров воспринимал это как величайшее кощунство. И в этом, казалось бы, незначительном, чисто житейском эпизоде, я увидела то, что нас, работавших с ним, всегда восхищало: его неизменно рыцарское, абсолютно бескомпромиссное отношение к искусству, которому он служил».
Раневская очень сопереживала Таирову, когда Камерный театр действительно закрыли, а режиссера подвергли унизительной антисемитской травле. В 1949 году во время кампании против «евреев-космополитов» Александра Яковлевича обвинили в «низкопоклонстве перед Западом», раскрыли его псевдоним (настоящая фамилия режиссера Корнблит. — Ред.), отстранили от руководства театром. Фаина Георгиевна рассказывала об ужасе в глазах Таирова, когда он прибегал к ней и растерянно спрашивал: «Везде висят мои афиши, расклеены по всему Тверскому бульвару, разве театр закрыт?!» Да, Камерный был закрыт, а на его месте появился другой театр — им. Пушкина — и уже с другим режиссером. Это сводило Таирова с ума, отбирало у него последние силы. Год спустя великий режиссер умер.
Раневская тяжело переживала смерть друга и учителя. У нее началась бессонница, перед глазами постоянно стоял ушедший Александр Яковлевич, она плакала все ночи напролет…
В итоге Фаина Георгиевна вынуждена была даже обратиться к психиатру.
Им оказалась пожилая усатая армянка мрачного вида. Она устроила Раневской настоящий допрос с целью выявить симптомы ее психического расстройства.
Позже Фаина Георгиевна остроумно изображала, как армянка с акцентом спрашивала ее:
— Ну, на что жалуешься?
— Не сплю ночью, плачу.
— Так, значит, не спал, рыдал?
— Да, все время плачу.
— Сношений был? — внезапно спросила армянка, впиваясь в Раневскую взглядом Горгоны.
— Нет, что вы, что вы!
— Так. Не спишь. Рыдал. Любил друга. Сношений не был. Диагноз: психопатка! — безапелляционно заключила врачиха.
