Андре Моруа - Три Дюма
«Так как вы считаете, что по состоянию здоровья он уже не сможет спать по шесть недель кряду на раскаленном песке или в трескучие морозы на снегу, прикрывшись лишь медвежьей шкурой, то как кавалерийский офицер он мне больше не нужен. Его с успехом можно заменить первым попавшимся капралом…»
Изгнанник осмелился обратиться к самому властителю.
Генерал Дюма – генералу Бонапарту, 7 вандемьера 10-го года:
«Генерал-консул, вы знаете, какие несчастья мне пришлось пережить! Вам известны мои стесненные обстоятельства! Вы помните о сокровищах Каира!.. Медленное отравление, жертвой которого я стал в неаполитанской тюрьме, настолько подорвало мое здоровье, что к тридцати шести годам на меня обрушились болезни, которыми обычно страдают лишь люди преклонных лет. Меня постигло и другое горе, генерал-консул, и, должен признаться, для меня оно гораздо ужаснее тех бед, на которые я вам уже жаловался.
Военный министр в письме от 29 фруктидора прошлого года известил меня, что мое имя попало в список генералов запаса. Сами посудите, каково мне, в мои годы, с моим именем, быть вот так, одним росчерком пера, сброшенным со счетов. Я старше всех офицеров одного со мной звания. И вот уже генералы моложе меня получают назначения, а я, я – обречен на бездействие!.. Я взываю к вашему сердцу, генерал-консул, да внемлет оно моим жалобам. Позвольте мне надеяться, что вы сами соблаговолите защитить меня от врагов, которых я, возможно, нажил себе».
Ответа не последовало. Он попытался найти поддержку у начальника генерального штаба Леопольда Бертье, брата своего старого врага по итальянскому походу, и пригласил его поохотиться в живописных окрестностях Вилле-Коттре. Бертье приехал, увез дичь и прислал благодарственное письмо:
Леопольд Бертье, бригадный генерал, начальник генерального штаба – генерала Дюма, 7-й дополнительный день 10-го года:
«Мы доехали благополучно, дорогой генерал, и сожалеем лишь о том, что не смогли подольше остаться с Вами, чтобы засвидетельствовать Вам, как глубоко мы были тронуты тем радушием и дружбой, с коими Вы нас принимали. Было бы очень любезно с Вашей стороны, если бы Вы приехали на несколько дней в мою деревушку Шампиньоле. Мой адъютант, постоянно находящийся в Париже, привез бы Вас. Не забудьте только отослать собаку накануне. Я заверяю Вас, что Вы у нас не соскучитесь. Помните, что Вы мне обещали приехать и что не в Ваших правилах изменять своему слову. Я надеюсь увидеть Вас в первые дни вандемьера, потому что в дни сбора винограда наша равнина прекрасна, как никогда. Непременно приезжайте, дорогой генерал, и предоставьте мне возможность оказать вам столь же радушный прием, каким Вы почтили меня.
Прошу вас засвидетельствовать мое почтение Вашей супруге. С дружеским приветом…»
В конце писем теперь расписывались не в республиканском братстве, а в воинской дружбе; но Бертье был из тех людей, для которых соображения карьеры выше всякой дружбы, и уж он никак не стал бы противиться решению первого консула.
24 июля 1802 года в доме на улице Лормеле Мари-Луиза произвела на свет сына, которого записали под именем Александра Дюма. Позже (в 1831 году) в акты гражданского состояния внесли поправку: к фамилии Дюма прибавили – Дави де ля Пайетри. Генерал попросил своего старого товарища генерала Брюна быть крестным отцом ребенка.
Дюма – Брюну, 6 термидора 10-го года:
«Мой дорогой Брюн, с радостью сообщаю тебе, что вчера утром моя жена разрешилась от бремени большим мальчишкой; он весит девять фунтов, и в нем 18 вершков. Так что, если он будет так же быстро расти после своего появления на свет, как рос до, похоже, что он не подкачает. Да, кстати, хочу тебя предупредить: я рассчитываю, что ты будешь крестным отцом. Моя старшая дочь, которая посылает тебе нежный привет и воздушный поцелуй, будет тебе кумой. Приезжай поскорей, хоть новорожденный и не выказывает желания покинуть этот мир; приезжай поскорей, потому что я уже давным-давно тебя не видел и очень хочу с тобой повидаться.
Алекс.Дюма
P.S. Я распечатал письмо, чтобы сообщить тебе, что озорник только что пустил струю выше головы. Неплохое предзнаменование, а?»
Брюн – Дюма, 10 термидора 10-го года:
«Суеверие не позволяет мне исполнить твою просьбу. Я пять раз был крестным отцом, и все мои пять маленьких крестников умерли. Когда скончался последний, я дал себе клятву никогда больше не крестить детей… Посылаю гостинцы малютке, крестной и ее матушке».
На самом деле Брюн, всецело сочувствуя старому товарищу по оружию, попавшему в опалу, все же боялся возбудить недовольство властителя. Дюма настаивал, и они в конце концов пришли к компромиссу: Брюн будет крестным отцом, но передаст свои полномочия деду Лабуре, который за него подержит внука над купелью.
Генерал отдал свою дочь Эме в парижский пансион. Он страстно привязался к красавцу сыну, белокожему и голубоглазому, лишь курчавые волосы ребенка выдавали, что он на одну четверть африканец. Едва мальчик подрос, он горячо полюбил добряка отца. Он восхищался его феноменальной физической силой, которую отец сохранил, несмотря на болезни, блестящим шитьем мундира, ружьем с серебряной насечкой и подушечкой из зеленого сафьяна на прикладе.
Семья перебралась в маленький замок «Рвы», находившийся в деревушке Арамон неподалеку от Вилле-Коттре. Жили по-прежнему на широкую ногу. Генерал оставил у себя в услужении садовника, кухарку, сторожа и личного лакея негра по имени Ипполит.
В 1805 году Дюма, понимая, что здоровье его с каждым днем ухудшается, решил поехать в Париж показаться великому Корвизару. Он взял с собой жену и сына, которых хотел представить своим друзьям. Он чувствовал, что смерть его близка, и хотел, чтобы у мальчика остались влиятельные покровители. У Мюрата и Брюна достало смелости принять приглашение на завтрак. Брюн был при этом сердечен, Мюрат – холоден. Год назад была провозглашена империя. Между новыми сановниками, маршалами, которые на глазах превращались в принцев или королей, и изувеченными в боях ветеранами революции не осталось ничего общего, кроме обременительных воспоминаний. Но маленький Александр на всю жизнь запомнил, как он в шляпе Мюрата скакал вокруг стола верхом на сабле Брюна.
Генерал Дюма попросил аудиенцию у императора и получил отказ. Корвизар не смог облегчить его страданий, и Дюма покинул Париж со «смертью в душе и теле». Может быть, стесненные средства, а может быть, желание переехать поближе к врачам заставило семью вернуться в Вилле-Коттре. Дюма поселились в гостинице «Шпага» вместе с дедом Лабуре, который тоже покинул насиженное место.
О последних месяцах жизни своего отца маленький Александр сохранил очаровательные воспоминания. Ребенок хорошо запомнил октябрьский день 1805 года, проведенный в соседнем замке, обтянутый кашемиром будуар, красивую молодую женщину, раскинувшуюся на софе. Это была Полина Бонапарт, княгиня Боргезе, разведенная со своим мужем.
