Федор Раззаков - Андрей Миронов: баловень судьбы
И хотя восьмилетний Андрюша был довольно упитан и невелик ростом, по дороге домой, когда, возвращаясь с Красной площади, мы, чтобы сократить путь, пробирались дворами, пролезали через ограды, этот мальчик удивил меня легкостью движений, ловкостью и бесстрашием…»
Здесь нет парадокса: несмотря на свою упитанность, Андрей был спортивным мальчиком. После учебы любимым его времяпрепровождением было играть в футбол со сверстниками на школьном дворе. И хотя в силу комплекции друзья неизменно ставили Андрея в ворота, играл он отменно – летал как ласточка. По словам одноклассника Миронова Александра Ушакова, «Андрей любил все, что любят мальчишки его возраста: и мороженое из ЦУМа или ГУМа, и кино, и джазовую музыку, и коллекционирование значков, и спорт, особенно футбол. По его кличу мы гоняли мяч в школьном дворе. Бегали смотреть кинофильмы в „Метрополь“, „Центральный“. Один раз даже сбежали с уроков в „Эрмитаж“. Ездили на ВДНХ…»
Миронов учился ровно по всем предметам, хотя точные науки не любил – ни химию, ни физику, ни математику. Зато обожал английский язык и говорил на нем с особым изяществом. Примерно до четвертого класса родители не беспокоились за его отметки, поскольку Андрей приносил из школы исключительно пятерки и четверки. Но весной 1952 года последовал резкий спад – Андрей за несколько дней нахватал кучу троек, в том числе по русскому языку. И вот однажды, вернувшись после гастролей домой, родители попросили Андрея показать им дневник. Открыли – и ахнули: от троек буквально рябило в глазах. Мама Андрея, которая была особенно строга, принялась яростно отчитывать сына: дескать, ты позоришь своих родителей, ты – никчемный мальчишка, лодырь и т. д. Когда за сына попытался заступиться отец, досталось и ему: Миронова обвинила его в потворстве неучу, в слюнтяйстве и припомнила его собственную бездарную учебу (Менакер в 6-м классе был оставлен на второй год). Короче, на орехи досталось всем. Андрей был строго наказан: ему было запрещено гулять после школы (для ребенка это было самым жестоким наказанием). И мать долго потом напоминала сыну об этой истории. Когда спустя какое-то время к ним в дом пришли их хорошие друзья Леонид Утесов с женой Еленой Осиповной и преподнесли Андрею в подарок маленькую скрипку, Миронова встретила этот жест без особого восторга: «Нашли кому дарить, – заметила она. – Во-первых, у него совершенно нет слуха, а во-вторых, вы бы лучше спросили его про отметки. Ну-ка, принеси дяде Леде и тете Лене свой дневник». Андрей понуро поплелся в свою комнату, откуда спустя минуту вышел с дневником в руках. Утесовы стали его листать, сопровождая просмотр сплошными охами и ахами: «Ай-яй-яй! Как же так можно, Андрюша?!» Однако после того, как родители отправили сына спать, Утесов попытался за него заступиться. «Что ты хочешь от ребенка, Маша, – обратился он к Мироновой. – Когда я приносил тройку, то в доме был праздник. Учился я не ахти как, но, как видишь, человеком все-таки стал». Миронова в ответ только обреченно махнула рукой.
Вспоминает М. Миронова: «Помню, раз Андрей принес из школы матерное слово. Он вернулся домой и, снимая калоши, сказал: „Фу, б…ь, не слезает!“ Сказал и очень победоносно на меня посмотрел. Я не кричала, просто спокойно спросила: „Ну и что?“ – „У нас так ребята говорят“. – „Скажи, пожалуйста, а от отца ты это слово слышал? Или от меня? Или от тех, кто у нас бывает?“ – „Нет“. – „Так вот, у нас это не принято“. И для Андрея с тех пор это не было принято никогда…
В детстве он ничем не увлекался – собирал марки, но потом бросил. Пожалуй, больше всего его все-таки привлекало лицедейство. Он обожал играть в войну. Обычно он закрывался в комнате, и оттуда доносились самые разные звуки. Он за всех стрелял, за всех отдавал команды, погружаясь в игру с головой. Мне кажется, что ему нравилось лицедействовать, но что из него получится артист, я не думала. Как-то я ему купила коньки. А рядом с нашим домом был динамовский каток – Петровка, 26. И он каждый вечер, сделав уроки, ходил на каток. И один раз думаю, дай я посмотрю, как он катается. Прихожу и вижу: мой Андрюша стоит, заложив руки за спину, совершенно ничего не касается, просто смотрит, как другие катаются, как падают, ему нравится, он хохочет. Он смотрел на это как на зрелище. Я спрашиваю его: «Где коньки?» – «Не знаю». Не то у него их украли, не то он дал их кому-то подержать. Вот так кончился его каток…»
Почти каждое лето Миронов отдыхал с родителями в Пестове, где находился Дом отдыха Художественного театра, и всех знаменитых мхатовцев (А. Кторова, В. Станицына, А. Грибова, К. Еланскую, О. Андровскую, М. Яншина и др.) видел живьем. Эти встречи, безусловно, не проходили для него бесследно. Стоит отметить, что именно в Пестове едва не состоялся дебют Миронова в кино. Случилось это летом 1952 года. Режиссер Александр Птушко приехал туда снимать фильм «Садко» и для съемок в массовке выбрал несколько отдыхавших там детей. В числе этих счастливчиков был и 11-летний Андрюша Миронов. Много лет спустя он сам вспоминал об этих съемках следующим образом:
«Что такое кино и киносъемка в то время! Масса света, техника, все бегают, кричат. Приехали пользовавшийся невероятной популярностью Сергей Столяров, молодая Алла Ларионова, другие киноартисты. Я с завистью смотрел на мальчика, игравшего одну из главных ролей. У него был велосипед, и он ощущал себя кинозвездой. Конечно, наше мальчишеское любопытство было возбуждено до предела. Леша Хмелев, я и другие устремились в самую гущу происходящего. Тут же мне пришлось столкнуться и с первым конфликтом в моей жизни, связанным с закулисным миром. Естественный пиетет, всегда ощущавшийся по отношению к Леше как к сыну Хмелева (Николай Хмелев – великий актер МХАТа, скончавшийся в 1945 году. – Ф. Р.), проявился незамедлительно. Ему дали какой-то неслыханный боярский костюм, а меня одели драным парубком в лаптях. А я был очень аккуратный мальчик. И когда мне дали страшную дерюгу, какую-то грязную мосфильмовскую, с крупным синим номером, шапку, я решил всю эту рвань надеть поверх своей тенниски на «молнии». А поскольку я нищий, то дерюга должна была просвечиваться, на что я совсем не обратил внимания. Короче, я полез в кадр, все время держась Лешки. А Лешку – боярчонка в роскошных сапогах с загнутыми носами – всякий раз ставили на первый план. Упорно пробираясь через бояр, я наконец оказался перед самой камерой, и, когда я уже практически влез в объектив и попал в свет, под дерюгой прямо перед Птушко «заиграла» моя «молния». Киносъемочную группу огласил его исступленный крик: «Что это?! Кто выпустил этого парубка с „молнией“ на первый план? Я не вижу Садко, я вижу только „молнию“ на рубашке этого хулигана!» Меня выбросили с площадки, как драного пса. Я так расстроился, что больше уже туда не лез и только со стороны, откуда-то из кустов, с дикой обидой наблюдал за дальнейшим ходом событий. Вот такая была моя первая интрига с кино, которую я проиграл…»
