Джейн Хокинг - Быть Хокингом
Стивен заехал за мной жарким июньским днем, чтобы отвезти в Кембридж, и я поразилась перемене к худшему в его состоянии.
Сначала все мы отправились на поздний ужин, состоявшийся на первом этаже ресторана на углу Кингс-Парейд[17]. С моего места открывался вид на башенки и шпили Кингс-колледжа[18], на темный силуэт часовни и проездной башни на фоне сияющей панорамы заката Восточной Англии. Это само по себе было достаточно волшебно. Затем мы вернулись в дом, чтобы завершить последние приготовления перед десятиминутным променадом по просторам садов на Задворках[19], где водная гладь отражает зелень бесконечных газонов, до старинных двориков колледжа Тринити-холл, где учился Стивен. Он настоял на том, что в колледж надо взять его магнитофон и коллекцию кассет, чтобы установить в комнате, предоставленной в наше распоряжение на случай, если нам захочется отдохнуть от увеселений, но ноша оказалась слишком тяжелой для него. «Ой, да будет тебе, – добродушно проворчал один из его приятелей. – Давай понесу». И так и сделал.
Небольшой, неброский, укрытый от посторонних глаз Тринити-холл представляет собой довольно разношерстную картину: скопление зданий, среди которых есть очень старые, просто старые, викторианские и современные; просторные газоны, цветочные клумбы и терраса с видом на реку. Мы подошли к колледжу с противоположного берега Кэм, перед тем немного постояв на высоком изгибе нового моста, недавно построенного по эскизу трагически погибшего в 1960 году студента Тимоти Моргана, о чем очень серьезным тоном поведал мне Стивен. С этого моста нам открылся поистине сказочный вид, который напомнил мне о загадочном поместье из моего любимого французского романа «Большой Мольн» Алена-Фурнье, герой которого, Августин Мольн, случайно набредает на сияющий огнями за́мок среди необитаемых холмов и из восхищенного наблюдателя внезапно превращается в участника шумного веселья, музицирования и танцев, не зная, чего ему ожидать в следующий момент. Здесь, в Тринити-холле, в ночном воздухе трепетали звуки оркестров; лужайка у реки была украшена мерцающими фонариками, как и грандиозный лесной бук в ее центре; пары уже танцевали на подиуме, устроенном вокруг дерева. В павильоне на самой высокой точке лужайки нас ожидали друзья Стивена, с которыми мне еще не довелось познакомиться. Мы были представлены друг другу, после чего выстроились в очередь за шампанским (официанты наливали его из ванны!), а затем перешли к буфету и остальным ожидавшим нас развлечениям: в зале для торжественных мероприятий, где яблоку было негде упасть, на далекой сцене выступало чуть слышное кабаре; в комнате с элегантным интерьером струнный квартет пытался переиграть разместившийся на лужайке ямайский шумовой оркестр; на углу рядом со старой библиотекой с горящей жаровни подавали каштаны. Наши спутники разбрелись кто куда, а мы остались сидеть на террасе у реки и наблюдать за танцующими парами, сплетающимися под гипнотические ритмы шумового оркестра. «Извини, что я не танцую», – сказал Стивен. «Ничего страшного», – солгала я.
Мне удалось уговорить Стивена выйти на танцпол. Обнявшись, мы осторожно покачивались из стороны в сторону, пока оркестр не окончил выступление.
Однако до танцев дело все же дошло: еще раз посетив буфет и получив очередную порцию шампанского, мы обнаружили в укромном уголке подвала джазовый оркестр. В комнате было бы абсолютно темно, если бы не странные сполохи голубоватого света. Фигуры мужчин были неразличимы, однако их манжеты и воротнички сияли неестественно ярким светом; девушки же полностью терялись в сумраке. Меня заворожило это странное зрелище. Стивен объяснил, что особый свет ламп отражается от флуоресцентных частиц стирального порошка на одежде; именно поэтому рубашки молодых людей светились так ярко, в отличие от новых платьев девушек, еще не знавших прикосновения Tide, Daz или другого моющего средства и поэтому не сиявших призрачным светом. В темноте погреба мне наконец удалось уговорить Стивена выйти на танцпол. Обнявшись, мы осторожно покачивались из стороны в сторону, посмеиваясь над танцующими голубоватыми отблесками, пока, к нашему разочарованию, оркестр не окончил выступление и не отправился восвояси.
В ранние утренние часы двери всех колледжей, участвующих в Майском бале, открываются для любого посетителя. На рассвете мы доковыляли по Тринити-стрит до просторного помещения Тринити-колледжа, где чья-то чрезвычайно деятельная и ответственная подружка уже готовила завтрак. Я же упала в первое попавшееся кресло и тут же задремала. Какая-то добрая душа отвела меня, почти уже спящую, в пансион на Адамс-роуд, где я проспала до девяти утра.
Дневную программу для посетительниц Майского бала спланировали с эффективностью современного туроператора, с одним лишь отличием – она была более познавательной. Дополнительно к исследованиям на соискание степени доктора философии по химии друзья Стивена Ник Хьюз и Том Уэсли увлеченно участвовали в издании путеводителя по послевоенной архитектуре Кембриджа в качестве его редакторов. Книга называлась Cambridge New Architecture[20] и планировалась к публикации в 1964 году. Стивен разделял их увлечение и играл в проекте роль приглашенного консультанта. Неудивительно, что им не терпелось продемонстрировать объекты своего исследования любым более-менее заинтересованным зрителям. Хотя в наше время к этим зданиям относятся скептически, в 60-е это был предмет восхищения, знак послевоенного восстановления и развития; новая волна дорог, зданий и ландшафтной перепланировки сметала на своем пути старинные постройки, луга и деревья. В то время консервация еще не вошла в моду.
С рвением первопроходцев наши экскурсоводы перечисляли своим впечатлительным и невежественным гостьям характерные особенности новой архитектуры, объекты которой были недавно завершены или еще не достроены. К ним относился проект Хью Кассона по обновлению улицы Сиджвика, а также Колледж Черчилля – памятник сэру Уинстону, чье беспокойство о недостатке ученых и инженеров в Англии привело к основанию колледжа в 1958 году. Потом нас отвели к Гарвей-Корт[21], построенный колледжем Гонвиля и Каюса; это было здание, для чьего описания даже у создателей Cambridge New Architecture не находилось подходящих слов. Они лишь могли охарактеризовать его как «эксперимент, сила принуждения которого так велика, что со временем его обитатели даже начинают получать удовольствие от жизни в нем», а в его защиту добавили: «Это самое смелое решение из всех, что были реализованы в Кембридже для решения проблем, связанных с проживанием студентов». Я и не подозревала, что через двенадцать лет буду жить в непосредственной близости к этому сомнительному эксперименту в области современного жилищного строительства. Наконец в качестве уступки традиции и бонуса для обучающихся в менее достопримечательных университетах, нам разрешили заглянуть внутрь часовни Кингс-колледжа.
