Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Винарский Максим
Письмо, хотя и составленное по-джентльменски учтиво, явно было рассчитано на то, чтобы задеть Дарвина за живое. Внешне он отреагировал достаточно спокойно. Отправил Седжвику письмо с извинениями за то, что доставил ему столько огорчений, не забыв добавить, что работал над своей теорией «как раб» два десятка лет и что им определенно не двигали никакие дурные намерения, в которых его можно было бы подозревать {34}. И еще раз выразил уверенность в собственной правоте. В письме к своему другу и коллеге Томасу Хаксли упомянул мимоходом про «доброе, но резкое» письмо старого Седжвика, которого его книга заставила «смеяться до колик». В другом частном письме того периода Дарвин сообщает, что критические нападки на «Происхождение видов» ничуть не повредили продажам его книги, каковой факт «заставит бедного доброго старого Седжвика стенать» {35}.
И все же письмо Седжвика весьма примечательно и нуждается в комментариях, так как написано оно ядовитыми, но невидимыми современному читателю чернилами. Во-первых, какие отношения связывали этих людей и почему Дарвина должна была уязвить реакция Седжвика (по крайней мере, автор письма, видимо, рассчитывал на такой эффект)? Во-вторых, при чем тут философские материи (индукция, конечная причина) и тем более какой-то «двигатель епископа Уилкинса»?
Начнем по порядку. Адам Седжвик – профессор Кембриджского университета, светило английской и мировой геологии того времени. Дарвин мог по праву считать его одним из своих наставников в естествознании. К моменту, когда было написано письмо, их знакомство длилось уже около 30 лет, так что Седжвик на правах старшего счел необходимым охладить пыл бывшего ученика. Как и многие натуралисты того времени, он был священнослужителем и, являясь человеком весьма набожным, серьезно относился к своим духовным обязанностям. Вот почему он принялся критиковать книгу Дарвина не только с научных, но и с богословских позиций. «Конечная причина» в терминах философии Аристотеля – это то, ради чего существует тот или иной материальный объект, относящийся к живой или неживой природе, цель его бытия. Седжвик, как и почти все его современники, верил, что цель эта установлена разумной волей Творца, который, создав мир, определил каждой вещи ее предназначение. Исследуя материальные объекты, ученые могут понять глубину божественного Замысла, находить гармонию и порядок в кажущейся сложности и противоречивости физического мира, а через это проникаться верой в благость и разумность сверхъестественного начала. В те времена это называлось естественным богословием, оно предполагало познание Бога через его творения. Руку Творца искали везде: в прихотливом устройстве земной коры и атмосферных явлениях, в растениях и минералах, в насекомых и раковинах. Дарвин в студенческие годы тоже отдал дань этому увлечению. Природные объекты для натуралистов были ценны не только сами по себе, но и как свидетельства существования иного, сверхъестественного бытия. Их изучение казалось им благочестивейшим из всех дел на свете. К примеру, великий астроном Иоганн Кеплер (в этой главе мне приходится упоминать астрономов почти так же часто, как биологов!) считал, что своими трудами по изучению Солнечной системы он служит Богу, раскрывая мудрость сотворенного Им мира {36}.
Рис. 1.4. Адам Седжвик, «потомок обезьяны и Ваш старый друг», как он сам себя отрекомендовал в письме Чарльзу Дарвину
Позиция Дарвина, который своей теорией объяснял эволюцию жизни на планете исключительно через природные процессы, без ссылок на сверхъестественные причины, для Седжвика была неприемлемой. Его пугала перспектива, что подобный взгляд откроет путь безбожию, отсюда угрюмые пророчества об «озверении» и «дикости», якобы угрожающих обществу. Поэтому он поспешил добавить к богословским еще и философский аргумент: Дарвин-де отказался от единственно приемлемого для ученого индуктивного способа познания. Что это значит?
Индукция и ее вечный партнер-оппонент дедукция – два способа делать умозаключения; часто эти способы противопоставляют друг другу. Мы называем познание индуктивным в том случае, когда идем от частного к общему, от единичных фактов к закономерностям, лежащим в их основе. Таким путем были сформулированы физические законы природы, включая законы тяготения Исаака Ньютона. Проанализируйте, например, множество случаев падения предметов (неважно каких – яблок, сосулек, камней) с высоты на землю, и вы сможете выразить в абстрактной форме уравнения тот природный закон, который ими управляет. Сформулировать такой закон, опираясь только на логику и рассуждения, невозможно. Нужно начинать с единичных фактов, и чем больше их будет, тем лучше.
В дедуктивном познании все с точностью до наоборот. Мы «открываем» факты о природе не путем наблюдения или эксперимента, а с помощью умозаключений, отталкиваясь от того, что уже точно известно. Школярский пример дедукции: все металлы обладают электропроводностью, медь – металл, следовательно, медь обладает электропроводностью. Чтобы сделать такой вывод, не нужно экспериментировать со свойствами меди, достаточно одного логического рассуждения. Элементарно, доходчиво, убедительно. Но нет ли здесь какого-нибудь подвоха? А если медь вдруг окажется исключением из общего правила?
В Англии в первой половине XVII в. жил и работал философ Фрэнсис Бэкон, которого нередко считают основателем современного естествознания. Как ни удивительно, при этом Бэкон крупным ученым не был {37}, а был вельможей, лорд-канцлером Англии и, как гласит история, изрядным взяточником. Бертольт Брехт в новелле «Опыт» пишет, что «годы его лорд-канцлерства, ознаменованные казнями, раздачей пагубных монополий, противозаконными арестами, вынесением лицеприятных приговоров, относятся к самым темным и позорным страницам английской истории». Лишившись высокого поста в результате коррупционного скандала, но сохранив голову на плечах, Бэкон удалился в свое сельское поместье и занялся, ни много ни мало, проектом полного реформирования современной ему науки. В этом деле он весьма преуспел, создав целый ряд трудов о том, как правильно изучать природу. Он пренебрежительно относился к дедукции, считая ее обманчивым, несовершенным путем познания, способным порождать лишь ошибки. Индукция – вот главный инструмент истинного ученого! Только с ее помощью можно получить достоверные знания о материальном мире. Наблюдайте, ставьте эксперименты, анализируйте показания своих органов чувств, добывайте факты о природе – наставлял Бэкон ученых {38}. Его призыв был услышан, хотя и не сразу {39}, и в Англии постепенно сложилась устойчивая традиция отождествления подлинно научного знания с индуктивным методом. Фактически обвинить британского ученого в пренебрежении этой «священной коровой» значило обвинить его в непрофессионализме, неумении пользоваться научным методом. Что и подразумевал Седжвик в письме к Дарвину – и был, кстати говоря, отчасти прав. Но отложим разговор о роли дедукции в создании эволюционной теории до следующей главы.
Остается «двигатель епископа Уилкинса». Вот это уже откровенная издевка. Епископ Джон Уилкинс – английский церковный деятель, живший в середине XVII в. Он был известен как большой эрудит и философ, писавший и рассуждавший на самые разнообразные темы. Сегодня он наиболее интересен, наверное, как автор книги о Луне, в которой выдвинул гипотезу о том, что на спутнике Земли тоже есть жизнь, причем разумная. Так мир фантастической литературы обогатился селенитами – гипотетическими жителями Луны. Уилкинс размышлял и об устройстве некой «летающей колесницы» – прообраза космического корабля, способного доставить экипаж из нескольких человек на Луну. Предполагалось, что «колесница» будет передвигаться с помощью огромных искусственных крыльев, напоминающих крылья летучей мыши. К слову сказать, все это было опубликовано в 1648 г.!
