Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен

Для Гарримана, которому, как и Рузвельту, не хватало терпения заниматься деталями и который питал неприязнь к официальным каналам, было чрезвычайно удобно действовать в обход бюрократических структур Государственного департамента и его номинального руководителя, Хэлла. Он принимал за норму то, что по указанию президента он докладывал непосредственно ему. Он был на год моложе Гопкинса, и они являлись большими друзьями. Гопкинс сделал своей жене предложение в номере «люкс» Гарримана в отеле «Мэйфлауэр» в Вашингтоне, когда они с Луизой собирались на ужин с Гарриманом и его женой Мэри. По выходным в доме Гарримана в Сэндс-Пойнте на Лонг-Айленде, когда предоставлялась такая возможность, двое мужчин с увлечением играли в крокет, в котором Гарриман одерживал верх. Гарриман ожидал президента в Каире.

Во время поездки президента были приняты чрезвычайные меры предосторожности. Девять эсминцев и один авианосец по очереди сопровождали линкор «Айова», который имел на вооружении 157 орудий, две катапультные установки и три самолета-разведчика. Шесть эсминцев постоянно создавали противолодочные заслоны. Другие корабли, в том числе эскортный авианосец «Сенти», входили в состав оперативного соединения, которое находилось в двадцати пяти милях к северу. Постоянное наблюдение осуществляли также истребители, которые совершали полеты в зоне линкора. Линкор «Айова» в среднем делал двадцать три узла, находясь в готовности «три», что означало, что треть его экипажа постоянно была на вахте на боевых постах. Выйдя в море, «Айова» могла получать сообщения, но не могла их отправлять. Донесения в Вашингтон передавались с линкора через эсминцы, которые отходили на некоторое расстояние, прежде чем организовать радиосвязь с внешним миром. Сообщения были сведены к абсолютному минимуму, поскольку безопасность Рузвельта зависела от сохранения в тайне его местонахождения. Одно из сообщений, полученных «Айовой», касалось желания Черчилля перенести конференцию из Каира на Мальту. Поскольку не было никаких оснований для такого переноса, сотрудники службы безопасности расценили данное пожелание как «одну из причуд премьера». Такое же мнение было и у Рузвельта. Ознакомившись с сообщением, он немедленно ответил: «В моих планах относительно Каира нет никаких изменений. Повторяю, в моих планах относительно Каира нет никаких изменений».

Единственный серьезный инцидент (и он чуть не привел к гибели президента) произошел на второй день плавания, когда противолодочный эсминец «Уильям Д. Портер», находившийся с правого борта линкора и имитировавший для главнокомандующего применение бортового вооружения, по необъяснимым причинам неожиданно для всех произвел пуск торпеды прямо в направлении «Айовы». Согласно записям самого Рузвельта об этом инциденте, «эсминец из конвоя производил учебные пуски торпед, используя “Айову” в качестве цели. Вопреки правилам заряд был оставлен в торпедной трубе. Выпущенная торпеда, к счастью, не попала в цель. Адмирал Кинг, конечно, был сильно расстроен, и я боюсь, что он примет достаточно жесткие дисциплинарные меры. Вспомогательная артиллерия нашего корабля вела огонь, чтобы увести торпеду с курса. Наконец, мы увидели, как она взорвалась в миле или двух позади корабля» [44].

Очевидец этого инцидента, молодой помощник штурмана Джон Дрисколл, также оставил о нем запись. Как он вспоминал, на фоне аметистового моря, при теплой погоде, «в то время, как президент сидел на прогулочной палубе у левого борта, в темно-бордовой рубашке-поло, серых фланелевых брюках, белой рыбацкой шляпе и солнцезащитных очках, а адмирал Кинг, Маршалл, Лихи и другие находились на мостике, наблюдая за демонстрационными стрельбами по воздушным шарам, с «Уильяма Д. Портера» просигналили: «ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СИТУАЦИЯ». Я услышал приказ капитана в боевую рубку: «Право на борт!» – и мы начали поворачивать, сильно раскачиваясь. В нашем направлении, не более 5 узлов от нас, тянулся бурун «рыбы» [45]. Я посмотрел вниз на прогулочную палубу подо мной, где сидел президент. Пока корабль продолжал поворачивать на правый борт, торпеда, казалось, отклонилась, словно нацелившись ударить нас слева по корме. Я снова взглянул на президента, Гопкинса и Приттимена [Артур Приттимен, камердинер президента]. Гопкинс наклонился далеко за бортовой леер, следя за курсом торпеды у нашей кормы. Приттимен катил по корме инвалидную коляску президента [ «Отвези меня на правый борт!» – воскликнул Рузвельт [46]], также наблюдая за кормой корабля. Правой рукой он схватил леер со своей стороны, его голова была высоко поднята, на лице была решимость, любопытство и бесстрашие. Это была весьма впечатляющая картина, и я смог прийти в себя, только услышав, как торпеда взорвалась, и почувствовав сотрясение слева по корме. Раздался сигнал боевой тревоги, и я поспешил на боевой пост в штурманскую рубку, задаваясь вопросом, попала ли торпеда в корабль… На капитанский мостик доложили, что корабль не получил повреждения слева по корме и что торпеда взорвалась в кильватерном следе, возникшем после нашего поворота, очевидно, сдетонировав в результате огня, который вели батареи с левой кормы» [47].

Согласно документам ВМС, торпеда двигалась со скоростью 46 узлов. Максимальная скорость «Айовы» была 33,5 узла. По словам моряков, командир корабля капитан 1-го ранга Джон Л. Мак-Кри «едва не перевернул “Айову”, стремясь уйти от торпеды».

Отменив приказ адмирала Кинга, Рузвельт велел, чтобы виновные в случившемся моряки не понесли наказания. Но это решение было продиктовано исключительно прагматизмом. Масштабы данного инцидента были таковы, что, как опасался Рузвельт, если бы капитану эсминца стало известно, что на борту линкора находились адмирал Кинг, генерал Маршалл и вся верхушка военного командования США, да еще и президент, он мог бы «броситься на морское дно, чтобы не нести ответственности за ужасные последствия, которых удалось избежать».

Большинство дней, проведенных на море, были тихими. Температура, как правило, была около двадцати двух градусов, что позволяло президенту находиться на палубе и дышать свежим воздухом, что он любил делать. «Все идет хорошо, и до сих пор поездка очень комфортная. Погода приятная и достаточно теплая, чтобы сидеть только в свитере поверх старой пары брюк и рыбацкой рубашки», – писал он Элеоноре [48]. По вечерам после ужина в каюте президента, как правило, показывали фильмы.

«Это станет очередной одиссеей, и гораздо более дальней на земле и на море, чем у стойкого храбреца, чье имя я использовал в Гротоне, когда боролся за школьные призы», – писал Рузвельт в своем дневнике, который он начал вести во время поездки [49].

В течение нескольких дней Объединенный комитет начальников штабов ВС США провел ряд совещаний по стратегическим вопросам, а также ряд встреч с президентом. На заседании, состоявшемся в каюте президента 19 ноября, когда генерал Маршалл задал вопрос относительно послевоенной Германии, Рузвельт ответил:

– Безусловно, будет гонка за Берлин… Но Берлин должны взять Соединенные Штаты [50].

Рузвельт нарисовал на карте из журнала «Нэшнл Географик» американскую зону, которую он хотел иметь (северо-западная часть Германии) и которая граничила бы на востоке в Берлине с российской зоной.

В Объединенном комитете начальников штабов ВС США ожидали возникновения проблем с Черчиллем. Американское командование хотело быть уверенным в том, что Рузвельт не примет аргументов Черчилля относительно отсрочки операции «Оверлорд» (кодовое название операции по высадке войск союзников на побережье Франции), особенно сейчас, когда он направлялся на встречу со Сталиным, которому он обещал открыть «второй фронт» (как называли его русские) уже более года. Ранее Рузвельт уступил тактике проволочек Черчилля относительно начала операции, и теперь все проявляли обеспокоенность, от Гопкинса до Маршалла и Лихи, что это может повториться. Военный министр Генри Л. Стимсон, который был на пятнадцать лет старше Франклина Д. Рузвельта и которого президент уважал как патриотичного республиканца с широкими взглядами, пригласил Гопкинса на обед в своем кабинете в Пентагоне накануне отъезда того в Тегеран. Очевидной целью встречи было обсуждение того, как они могли бы укрепить решимость президента. «Прежде всего, мы обсудили вопрос об операции “Оверлорд”, которая, с чем мы оба согласились, была в настоящее время самой важной проблемой для всего мира и стала для нас обоих предметом беспокойства в связи с весьма сомнительной позицией премьер-министра Великобритании. Моя цель заключалась в том, чтобы подбодрить Гарри и поделиться с ним своими идеями о том, каким образом ему бы следовало по мере возможности удерживать президента в нужном русле… У меня нет сомнений в том, что англичане выступают за операцию, однако их премьер-министр упирается», – написал Стимсон в своем дневнике [51].