Анатолий Папанов: так хочется пожить… Воспоминания об отце - Папанова Елена Анатольевна
А в 1931 году семья военнослужащего Юрия Васильевича Каратаева, состоящая из его матери Анны Федоровны, жены Марии Васильевны и маленькой дочки Нади, получила комнату в коммунальной квартире. Внушительная коммуналка находилась на втором этаже того самого дома № 5 на Саввинской набережной. Она состояла из небольшой кухни, где стояла длинная дровяная плита. Каждая семья имела на кухне свой столик, где хозяйки готовили еду. В квартире также был длиннющий коридор, в конце которого стояло большое высокое зеркало, навевающее воспоминания о дворянских усадьбах. Уж кто его туда поставил и когда – я не знаю, но запомнила эту вещь на всю жизнь. Это красивое зеркало с маленьким мраморным столиком перед ним, в покрытой золотой краской раме царственно возвышалось в конце коридора, отражая в помутневшем от времени стекле всю историю многонаселенной квартиры с ее радостями и бедами.
Народонаселение было действительно немалым. Квартира состояла из девяти комнат. В каждой было по семье, а в некоторых даже теснились совсем посторонние друг другу жильцы. Например, в одной из комнат проживала пожилая женщина вместе с молоденькой девушкой Настей. Они не были родственниками, но, когда Настя забеременела и родила ребенка, соседка ухаживала за мальчиком как за собственным внуком.
В квартире было два туалета: мужской и женский. В каждом стояли по две раковины для умывания. В кранах вода была только холодная. Рядом с входной дверью в квартиру возвышалась телефонная будка.
У каждого было свое количество звонков в дверь. Например, Гуковым – два длинных и один короткий, Простаковым – один длинный и один короткий. Это был единственный способ не выбегать всем жильцам одновременно на каждый визит. Вот в такую классическую по тем временам коммуналку и въехала семья Каратаевых. Они заняли комнату метров 20, с двумя окнами, выходившими на Москву-реку.
Старенькая бабушка Анна Федоровна, которая практически всю жизнь прожила в деревне, сразу по деревенской привычке всем дала прозвища. Высокая, интеллигентная и молчаливая женщина по фамилии Соболева, которая практически ни с кем не общалась, а только тихо здоровалась, уходя или возвращаясь с работы, была прозвана бабушкой Коза горбатая. Этого прозвища Соболева была «удостоена» за некоторую сутулость. Женщина была одинока, хотя говорили, что у нее был муж, да умер. Но толком о ней никто ничего не знал.
Грузинку Маргариту Захаровну Григорашвили Анна Федоровна нарекла Совой головастой. Та действительно имела пышную черную шевелюру и глаза навыкате. У Маргариты Захаровны было два сына: Лева и Отар. Когда мальчики выросли и отделились от матери, к Маргарите Захаровне приехала из Грузии племянница Зейнап. Девушка вышла замуж за русского парня, привела его в комнату к Маргарите Захаровне, а вскоре у них родился мальчик. Численность населения в квартире снова повысилась.
Антонину Ивановну Неклепаеву, которая хромала и ходила с палочкой, бабушка окрестила Хромыгой. Маленькая, щуплая Анна Романовна Зайцева звалась Спичкой, а ее муж, который немного гнусавил, – Гуней. Не надо думать, что бабушка Анна Федоровна была злой. Просто она приехала из деревни, а там, как известно, без прозвищ не живут.
На лето бабушка брала маленькую Надю к себе на родину, в деревню Болшево, которая находилась недалеко от города Сасово, что в Рязанской губернии. Там у Анны Федоровны был свой большой дом с фруктовым садом. В Болшево жила сестра бабушки Анюты Мавруша со своим мужем дедом Карпом. Дед Карп никогда не вступал в колхоз и имел свое небольшое хозяйство. Он приезжал на собственной лошади в Сасово на станцию встречать Анюту с внучкой и вез их в деревню. Это было почти каждое лето. Маме очень нравилось отдыхать в деревне, среди множества подружек. Время проходило незаметно.
Еще у Анны Федоровны кроме сына, моего дедушки, была дочка Соня. У Сони от рождения были больные ноги, она очень плохо ходила и практически всю жизнь провела в инвалидном доме. Мой дедушка регулярно, два раза в году, брал Соню к себе погостить. Она этого очень ждала и любила ездить к брату. Когда началась война, бабушка Анна Федоровна решила уехать к себе в деревню, к сестре. А вскоре семья получила от Мавруши письмо, что бабушка Анюта умерла. Мавруша и дед Карп похоронили ее на деревенском кладбище.
Рядом с жилищем Каратаевых, в самом углу длинного коридора, располагалась большая комната, которую занимали Зайцевы: Анна Романовна, ее мать, муж и дочка Люся. Люся Зайцева была лучшей подругой моей мамы. Будучи ровесницами, они учились в одном классе и сидели за одной партой. Моя бабушка Мария Васильевна имела швейную машинку и обшивала девчонок. Поэтому их кофточки и платьица были похожи, как у сестер. Люсин отец, которого Анна Федоровна звала Гуней, работал инженером. В 1937 году его арестовали, но, как ни странно, на судьбе Люси это никак не отразилось. Она была комсомолкой, прекрасно училась, окончила школу с золотой медалью и поступила в институт. В Люсю был влюблен одноклассник Толя Грачев. После войны он остался служить в Германии в Группе советских войск. Приехав в Москву, он сделал Люсе предложение, женился и увез ее в Германию. Люся с детства страдала заболеванием легких. На новом месте болезнь обострилась, и Толя вернул жену в Москву. А через несколько месяцев Люся умерла от скоротечной чахотки. Моя мама в это время работала в Клайпеде и из-за большой занятости в спектаклях даже не смогла приехать на похороны подруги.
В квартире, помимо многочисленных жильцов, проживал пес по кличке Джек. Он был гладкошерстной дворнягой с обрубленным хвостом. Пес считался общим, его любили и кормили все. Но Люся и моя мама Джека просто обожали. И когда он заболевал, лечили и выхаживали его. Основным местом жительства собаки был коридор, но частенько Джек захаживал и в комнаты. И никто его не выгонял. Кто-нибудь спросит: «А где Джек?» – «Да вон. У Каратаевых в комнате лежит!» Пес был очень самостоятельный, сам выходил на улицу по своим надобностям, а потом возвращался и стоял у двери. Весь подъезд знал, что Джек живет именно в этой квартире. И каждый, проходивший мимо, звонил в дверь, чтобы собаку впустили домой. Мама рассказывала мне, что очень любила поговорить по телефону и много времени проводила в телефонной будке. Бабушка просила: «Джек, поди позови Надю, обедать пора!» Пес подходил к будке, открывал лапой дверь и дергал маму за подол платья. Джек жил в квартире довольно долго, но после войны он куда-то исчез.
После окончания школы моя мама решила стать актрисой и довольно успешно сдала экзамены в ГИТИС на актерский факультет. Абитуриентам было объявлено, что 22 июня вывесят окончательные списки тех счастливчиков, которых зачислили на первый курс. И хотя в это роковое утро все уже знали, что началась война с Германией, мама все же решила пойти в институт взглянуть на эти списки. Ведь тогда никто не думал, что война будет такой долгой и страшной. Люди верили в Красную Армию и в ее скорую победу. Когда мама приехала в ГИТИС, там было много народа. Шел митинг. Выступал студент Андрей Гончаров – будущий выдающийся режиссер. Он говорил о том, что надо идти на фронт защищать Родину. Сам он слово сдержал и ушел добровольцем.
Мама посмотрела списки и увидела свою фамилию в числе поступивших. Курс набрали мастера Вахтанговского театра Борис Евгеньевич Захава и Николай Викторович Пажитнов. Пришел сентябрь, и студенты начали заниматься. В числе маминых сокурсников оказались будущий знаменитый спортивный комментатор Николай Озеров и Алексей Левинский – впоследствии директор Театра сатиры. Проучиться удалось месяца четыре, а к Новому году обстановка на фронте под Москвой стала тяжелой. ГИТИС стал готовиться к эвакуации. Но первокурсников решили не брать. Оставшиеся в Москве ребята пытались организовать фронтовую концертную бригаду, но безуспешно. Стали бомбить Москву. Самый настоящий животный ужас наводил протяжный вой падающих бомб и гуляющие по небу яркие лучи прожекторов. Бомбили обычно по вечерам. Мама вспоминала: «Я никогда не забуду, как однажды во время очередной бомбежки я с двумя знакомыми ребятами оказалась на улице. Мы стояли в воротах нашего дома, когда произошел сильнейший взрыв. К счастью, бомба попала не в дом, а рванула около него, образовав громадную воронку. В этот момент один из ребят, стоявших чуть-чуть подальше, стал дико кричать. Я бросилась к нему. Это было жуткое зрелище: у только что совершенно здорового мальчика была оторвана стопа. Я постаралась как-то перевязать его, судорожно вспоминая, как нас этому учили в школе. Потом его увезла скорая. Этот паренек пережил войну, и судьба меня свела с ним много лет спустя. Причем совершенно случайно. Анатолий Дмитриевич тогда как раз снимался в каком-то фильме. Однажды после съемок он пришел домой и сказал, что директор картины, где он снимается, меня знает. Это был тот самый раненный во время бомбежки мальчик, на тот момент, конечно, уже взрослый мужчина».
