Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы
При несомненных громадных способностях и профессиональной компетентности, у министра были серьезные пробелы в образовании. Один из самых талантливых и противоречивых публицистов эпохи, В.В. Розанов, замечал:
Грустную сторону Витте составляет то, что он вовсе не интеллигентен. Именно: как математик (по образованию) и финансист (по призванию). Это вещи вовсе не идейные, не духовные. Витте вовсе не духовен. ‹…› Вероятно, он даже «Птички Божией» Пушкина не читал никогда или забыл, что она есть; и едва ли он мог бы, не заснув, прочитать хотя одну страницу из Паскаля, Канта, Эмерсона или Рёскина. Точно философия и поэзия не рождались при нем или он не рождался при поэзии и философии. «Не заметили друг друга». Это вполне в нем отвратительно. ‹…› Нельзя было 15 лет не восхищаться [его умом и энергией. – Э.С.]. Все время прибавляя в душе:
– Ах, если бы он был и образован. Развит, духовен.
Но этого не было[81].
В глазах Розанова, как и многих других представителей образованной публики, этот недостаток был значимым. Суждения об односторонности образования министра финансов, его слабом владении французским языком, недостаточном знакомстве с мировой художественной литературой и историей, малой начитанности вне своей специальности стали общим местом при оценке сановника[82].
Практически сразу после вступления Витте в должность министра финансов стали отмечать, что его влияние в правительстве резко и неуклонно возрастает. Уже в 1894 году Суворин писал в «Новом времени»: «Министр финансов сделался первым министром по значению и по влиянию на других министров ‹…› есть общая политика правительства, которая не может быть поглощена политикой Министерства финансов». По мнению издателя, это произошло независимо от Витте: «…личность министра может сделать такой порядок только более определенным»[83].
Некоторые же объясняли этот факт личными качествами Витте, его властностью. «Как только граф Витте сделался министром финансов, – писал министр иностранных дел в 1906–1910 годах А.П. Извольский, – он сейчас же обнаружил явную склонность доминировать над другими членами кабинета и стал de facto, если не de jure, действительным главой русского правительства»[84].
Были и те, кто полагал, что Витте умело воспользовался полномочиями, которые дал ему его пост, и обратил это положение в свою пользу в у году собственному честолюбию. «Главною задачею каждого ведомства, – утверждал один из организаторов концессий на реке Ялу, приведших к Русско-японской войне, и влиятельный противник Сергея Юльевича В.М. Вонлярлярский, – было ладить с министром финансов, чтоб получить желательные для ведомства кредиты по государственному бюджету. С.Ю. Витте прекрасно учел это положение и из министра финансов легко создал положение хозяина всей экономической жизни России или, вернее, безответственного экономического диктатора»[85].
В то же время личные качества, выдающие в нем человека, чуждого столичным условностям и традициям, самобытность и индивидуальность были в глазах многих его силой. «Все же надо признать, – писал видный представитель бюрократии С.Д. Урусов, – С.Ю. Витте внес в министерскую деятельность свои собственные приемы, свежесть провинциала, не стеснявшегося традициями, свежесть и бесцеремонность homo novus, некоторый азарт счастливого игрока – словом, всколыхнул ингерманландское болото»[86].
Несмотря на отталкивающие и противоречивые черты Витте, на фоне других бюрократов он представлялся особенной фигурой. При широко распространенном в российском обществе негативном отношении к чиновничеству, состоявшему, по общему мнению, «либо из идиотов, либо из мошенников»[87], Витте в глазах многих всегда оказывался на порядок выше других, хотя его и оценивали подчас как «одноглазого среди слепых»[88]. Близко знакомый с министром граф С.Д. Шереметев считал Витте незаурядным человеком, но бывал иногда шокирован сочетанием в нем самых несовместимых черт: «Неужели никогда не выяснится для меня истинная сущность (начинка) этого удивительного, ошеломляющего человека, с его сочетанием противоречивых оказательств [проявлений. – Примеч. ред.], то отталкивающих, то невольно захватывающих вас какою-то особой, словно магическою силою… “Чур меня”, – хотелось бы иногда сказать»[89]. Эти суждения о министре финансов были обусловлены тем, что российское общество невысоко ценило качество столичной бюрократической элиты. «Мы были бы и смирнее, и умнее, будь наши государственные люди талантливы, как, например, в Англии. Но – государственных талантов у нас нет. И вот мы поднимаем на щитах даже такого, как Витте», – заявлял в частном письме один из представителей общества[90].
Таким образом, деловой мир, в котором с молодости вращался С.Ю. Витте, закрепил в нем до конца жизни те личностные качества, которые самым непосредственным образом влияли на его репутацию. Биография министра напрямую определяла его репрезентацию: он стал воплощением «самодержавного дельца», носителем нового, капиталистического образа мыслей и действий.
1.2. Министр финансов и его политика на страницах периодической печати
Должность министра финансов в конце XIX века была не только ключевой, но и, несомненно, одной из самых сложных в правительстве. Российская империя стояла перед серьезными вызовами: дефицит бюджета, огромный внешний долг, бедность и земельная неустроенность крестьянства (основной податной массы населения). Положение осложнялось и внешними факторами, которые Россия не могла игнорировать. Недавнее объединение Германии и Русско-турецкие войны ясно демонстрировали, что страна со слабой экономикой и неразвитой национальной промышленностью не может рассчитывать на военное превосходство в случаях международных конфликтов.
Россия в начале XX века оставалась преимущественно крестьянской, патриархально-земледельческой страной. Это было особенно заметно во внешней торговле: примерно половину экспортного дохода империи составляли продажи зерна, а фактически всю вторую половину обеспечивали природные ресурсы. В ходу была поговорка: «Настоящий министр финансов в России – это урожай»[91]. Новый глава финансового ведомства понимал: чтобы Россия могла оставаться великой державой, правительство должно пойти на серьезные реформы.
В необходимости глубоких реформ в экономической и социально-политической жизни России в последнее десятилетие XIX века были убеждены и представители периодической печати, как консервативной, так и либеральной. На страницах прессы Витте выступал как исключительно энергичный чиновник, чьи опыт и навыки управления станут важным подспорьем в решении стоящих перед ним сложных задач. Прежде всего его рассматривали в качестве министра-практика.
Среди газет начала XX века выделялось «Новое время» – своим качеством, высокой степенью влияния и информативностью. «Новое время» было в числе немногих изданий, которые читал император, поэтому позиция газеты могла повлиять на карьеру даже самого высокопоставленного бюрократа. Хотя редактор «Нового времени», А.С. Суворин, рассматривал свою газету как «парламент мнений», за ней закрепилась репутация «неофициального официоза»[92]. Благодаря родству с известным славянофильским писателем Р.А. Фадеевым Витте установил хорошие отношения с издателем «Нового времени». О том, что к моменту появления Сергея Юльевича в Петербурге в 1889 году они с Сувориным были знакомы, свидетельствует их переписка[93]. Еще в 1870-х годах Витте поместил в «Новом времени» две свои статьи[94]. Министр регулярно читал газету и относился к ней с большим вниманием[95].
Сотрудники «Нового времени» были готовы оправдать многие недостатки Витте масштабом стоящих перед ним задач[96]. М.О. Меньшиков, отвечая в одной из своих статей на поток обвинений в адрес Витте, заключавшихся в том, что цена его реформ слишком высока, утверждал: «Что народу очень тяжело, это бесспорно. Но оттого ли, спрошу я, что правительством предприняты грандиозные планы? Или оттого, что они предприняты слишком поздно? ‹…› Планы г. Витте ничем не шире страны, для которой предложены. ‹…› Мне кажется, решительной заслугой С.Ю. Витте следует счесть то, что он вместе с Вышнеградским увидел истинные размеры России. Недаром оба министра – математики»[97]. В одном из своих «Маленьких писем» 1893 года А.С. Суворин отметил Витте как представителя нового в российской политике направления – «юго-западничества», намекнув на связь министра с Киевом и большой опыт частной службы. По определению Суворина, это направление характеризовалось «прямо жизненными задачами, не идеями, не теориями, а практикою идей, приложением их к жизни и известною смелостью»[98].
