Эпсли Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие
Недостаток места не позволяет рассказать о вспомогательных походах, предпринятых путешественниками, да они и не имеют непосредственного отношения к нашему повествованию о последней экспедиции Скотта. Но если даже не из любви к самой теме, то для понимания нашего зимнего путешествия, необходимо сообщить хотя бы краткие сведения о самых аристократических обитателях Антарктики – императорских пингвинах, с которыми близко познакомились Уилсон и его товарищи с «Дисковери».
В Антарктике водятся два вида пингвинов: маленькие пингвины Адели в сине-черных шубках с белыми манишками, весом около 8 килограммов, – бесконечно забавные и милые существа; и огромные императорские пингвины, преисполненные чувства собственного достоинства, с длинными загнутыми клювами, ярко-оранжевым головным убором и мощными плавниками; один такой экземпляр тянет до 42 килограммов. Науке особенно интересен императорский пингвин, потому что это очень примитивная птица, возможно, даже самая примитивная из всех современных пернатых. До экспедиции «Дисковери» о нем ничего не было известно, кроме того что он живет в паковых льдах и на окраинах континента.
Мы знали, что остров Росса на востоке оканчивается мысом Крозир, который был открыт Джемсом Россом и назван в честь капитана «Террора». Здесь движущийся ледяной щит Барьера, наталкиваясь на гору, собирается гигантскими складками. Здесь же тянущийся на сотни километров на восток огромный ледяной утес – сзади его подпирает Барьер, а спереди грызет море Росса, выедая пещеры и трещины, – смыкается с базальтовой скалой, которою обрывается Нолл, двугорбая седловина, образующая мыс Крозир. Одним словом, это местечко из тех, где в детстве развлекались великаны, но – чистюли – они строили крепости не из песка, а изо льда.
Однако склоны горы Террор не везде заканчиваются обрывами. Западнее они полого спускаются к морю, чем и воспользовались пингвины Адели, основав здесь одну из самых больших и зловонных своих колоний. Проходя мимо нее, «Дисковери» спустило шлюпку, и матросы установили на берегу столб с запиской, который должен был служить путеводным знаком вспомогательному судну на следующий год. Столб стоит по сей день. Впоследствии потребовалось исправить содержание записки, и одна из первых санных партий отправилась на поиски пути к этому месту по Барьеру.
Достигнуть его помешали следовавшие одна за другой сильнейшие метели – недаром мыс Крозир считается одним из самых ветреных мест на Земле, – но участники похода твердо убедились в том, что на склонах горы Террор, позади Нолла, есть «задняя дверь» в пингвинью колонию. В начале следующего года другая партия благополучно достигла столба и, обследуя окрестности, взглянула вниз с высоты 240-метрового обрыва, уходящего к кончику мыса. Море было сплошь покрыто льдом, и в маленькой ледяной бухточке, образованной выступами Барьера, виднелись бесчисленные точечки, оказавшиеся при внимательном рассмотрении императорскими пингвинами. Неужели это гнездовье прекрасных птиц? Если так, они должны насиживать яйца в середине зимы, среди немыслимого мрака и холода.
Прошло пять дней, прежде чем путешественники смогли ответить на этот вопрос, – свирепая метель заточила их в палатки. 18 октября они наконец начали подниматься на высокий гребень, преграждавший путь от Барьера к морю. Выяснилось, что они не ошиблись: перед ними была колония императорских пингвинов. Ветер унес морской лед из моря Росса, осталась нетронутой лишь ледяная бухточка, в которой несколько взрослых птиц кормили птенцов. Партия с «Дисковери» насчитала четыреста взрослых особей, тридцать живых птенцов и около восьмидесяти мертвых. Яиц не нашли[6].
Пока экспедиция «Дисковери» находилась на юге, к мысу Крозир предпринималось еще несколько вылазок, как правило, весной. Добытые сведения можно подытожить примерно так. Императорский пингвин не умеет летать, питается рыбой, которую ловит в море, и никогда не выходит на сушу, даже в брачный период. По непонятным в то время причинам он в течение зимы откладывает яйца на голый лед и на морском же льду их насиживает. Яйцо лежит на его лапах, тесно прижатое к участку голой кожи на нижней стороне брюха и защищенное от сильного мороза свободно висящей складкой оперенной кожи. К 12 сентября, сроку прибытия самой ранней партии, из всех уцелевших и не протухших яиц вывелись птенцы. Колония насчитывала тогда около тысячи взрослых императорских пингвинов. Прибыв снова 19 октября, партия попала в десятидневную метель, семь дней просидела в палатках, но и во время этого штормового визита ее участникам удалось стать свидетелями интересного зрелища. Но пусть об этом расскажет Уилсон – он там присутствовал:
«За день до начала шторма мы находились на старой отдаленной вершине горы Террор, примерно на высоте 400 метров над морем. Впереди расстилалось море Росса, до самого горизонта затянутое плотным белым льдом, а под нами в бухточке на льду располагалась колония императорских пингвинов. Даже полынья, которая обычно окаймляет край Барьера, вместе с ним загибается на восток и там исчезает из поля зрения, – и та замерзла. Нигде не было ни одной щелки открытой воды. Тем не менее императорские пингвины проявляли беспокойство – они, и это несомненно, предчувствовали приближение непогоды. Уже тот факт, что перед Барьером отсутствует обычная полоска открытой воды, говорил о том, что лед в море Росса дрейфует в южном направлении. Причиной этого необычного явления был северный ветер со снегопадом, являющийся в этих краях предвестником штормового зюйд-веста. Потемневшее небо имело грозный вид, барометр начал падать, и вскоре вершины горы Террор скрылись в снежных вихрях. Все эти предзнаменования были для императорских пингвинов как бы открытой книгой, как, впрочем, и многие другие, нам неведомые. Поэтому птицы встревожились и, хотя лед еще не тронулся, пришли в движенье. Длинной цепочкой они направлялись из бухты к открытому льду, где на краю замерзшего разводья, на участке протяженностью около трех километров, уже собрались от ста до двухсот птиц. Целый час, а то и больше, мы наблюдали в тот день за этим исходом и возвратились к своим палаткам в твердой уверенности, что следует ожидать перемены погоды. И мы не ошиблись – утром нас разбудило завывание южного штормового ветра с поземкой, который никому не дал выйти из лагеря. Мело весь день и всю ночь, и только на следующее утро прояснилось настолько, что мы смогли добраться до края обрыва, нависшего над птичьим базаром.
Здесь произошли огромные изменения. Море Росса километров на пятьдесят освободилось ото льда; с того места, где мы стояли, с высоты 240–270 метров над морем, на горизонте была едва видна длинная полоса белого пака. По воде еще плыли большие льдины, дрейфовавшие на север, миграция пингвинов шла полным ходом. У кромки льда, близ чистой воды, снова стояли две группы пингвинов, чего-то ожидая, а сотня птиц вереницей шла к ним. Ожидавшие пингвины стояли у самой воды, на краю той льдины, которая должна была вот-вот оторваться и поплыть на север. Цепочка следов на снегу, где накануне прошествовали птицы, обрывалась у самой воды – значит, их уже унесло вместе со льдиной, – а под ледяным обрывом пингвинов стало намного меньше, едва ли половина того количества, которое мы наблюдали здесь шесть дней назад»[1 0].
Два дня спустя эмиграция все еще продолжалась, но в ней, похоже, участвовали только птицы, свободные от брачных дел. Те же, что пестовали птенцов, по-прежнему жались под ледяным обрывом, стараясь по мере сил защититься от ветра. Еще через три дня (28 октября) море Росса окончательно очистилось ото льда; маленькую ледяную бухточку постепенно размывала вода; исход продолжался, в колонии оставалось совсем немного птиц.
Об условиях, в которых императорские пингвины откладывают яйца – мраке, холоде, ураганах, о непомерно развитом материнском инстинкте, которым наделены все эти птицы, равно самки и самцы; о высокой смертности среди них, об отважной борьбе с почти невообразимыми опасностями; о том, что в конце концов сохраняется лишь процентов двадцать шесть яиц, – обо всем этом я надеюсь рассказать в связи с нашим зимним путешествием, которое имело своей целью исследовать развитие зародыша этой замечательной птицы, а следовательно, и историю ее предков. Уилсон писал:
«Если императорский пингвин, как мы предполагали, действительно ближе всех стоит к примитивной форме не только пингвинов, но и птиц вообще, то изучение его эмбриологии приобретает особый научный интерес. Мы были очень огорчены, что, хотя нам удалось найти гнездовье этих птиц и доставить в лагерь некоторое количество брошенных яиц и птенцов, мы не смогли получить серию эмбрионов на ранних стадиях развития, которые только и могут служить материалом для особенно важных исследований. Чтобы провести исследования на должном уровне, находясь в заливе Мак-Мёрдо, где зимовало «Дисковери», мы должны были бы преодолеть бесчисленные трудности, так как нам пришлось бы предпринимать санные походы в разгар зимы при почти полном отсутствии света. Когда бы ни вышла партия, состоящая по меньшей мере из трех человек, ей предстояло бы с полным походным снаряжением пройти во мраке 160 километров по поверхности Барьера и при неверном свете луны пересечь с помощью веревки и ледоруба огромные ледяные валы и образованные ими лабиринты трещин на мысе Крозир. Более того, при каждом посещении пингвиньей колонии эти валы, прохождение которых и при дневном свете потребовало двух часов упорного труда, надо было бы преодолевать дважды – на пути туда и обратно. Переправить через них сани с лагерным снаряжением невозможно и при свете дня, зимой же, в темноте, это по сути дела просто немыслимо. Мыс Крозир является средоточием всех ветров и штормов: рельеф гор Эребус и Террор превращает там малейшее дуновение ветра в затяжную бурю с сильной пургой. Как я уже писал, именно здесь во время одного из походов мы были вынуждены терпеливо отлеживаться в отсыревших спальных мешках сначала пять, а потом семь дней подряд, ожидая, когда погода переменится и мы сможем вылезти из палаток. Но даже если эти опасности будут преодолены, возникнут новые трудности, связанные с приготовлением из яиц необходимых препаратов. Партия должна прибыть на место не позднее начала июля. Если предположить, что она по прибытии не находит яиц, ей разумнее всего заняться кольцеванием птиц, хотя бы тех, что обосновались поблизости, под самым ледяным обрывом. Это облегчит их ежедневный осмотр, для которого, впрочем, еще необходимы лунный свет и хорошая погода, что, признаться, не так часто бывает на мысе Крозир. Но если повезет и партия найдет яйца, целесообразно уже иметь построенный из ледяных глыб на морском льду домик и работать в нем, обогреваясь примусами, чтобы яйца не замерзли до извлечения из них эмбрионов и всегда был под рукой раствор, необходимый на различных стадиях их препарирования; ибо в это время, не забывайте, температура воздуха снаружи может колебаться от – 17,7° до – 45 °C. Эта работа будет, конечно, сопряжена со множеством трудностей, но все же ее нельзя считать невозможной, и я пишу здесь о них как раз для того, чтобы помочь тем, на чью долю она может выпасть в будущем»[10].
