Вячеслав Маркин - Неизвестный Кропоткин
…Мы, конечно, предвидели, что при полной свободе мысли и действия для каждой личности мы неизбежно встретимся с некоторым крайним преувеличением наших принципов. Я видел уже нечто подобное в русском нигилизме. Но мы решили, - и опыт доказал, что мы не ошиблись, - что сама общественная жизнь, при наличности открытой и прямой критики мнений и действий, устранит понемногу крайние преувеличения. Мы действовали, в сущности, согласно старому правилу, гласящему, что свобода - наиболее верное средство против временных неудобств, проистекающих из свободы. Действительно, в человечестве есть ядро общественных привычек, доставшееся ему по наследству от прежних времен и недостаточно еще оцененное. Не по принуждению держатся эти привычки в обществе, так как они выше и древнее всякого принуждения. Но на них основан весь прогресс человечества. И до тех пор, покуда человечество не начнет вырождаться физически и умственно, эти привычки не могут быть уничтожены ни критикой людей, отрицающих ходячую нравственность, ни временным возмущением против них. В этих воззрениях я убеждался все больше и больше по мере того, как росло мое знакомство с людьми и с жизнью.
Мы понимали в то же время, что необходимые перемены в этом направлении не могут быть вызваны одним каким-нибудь человеком, хотя бы и самым гениальным. Они явятся результатом не научного открытия и не откровения, а последствием созидательной работы самих народных масС. Народными массами - не отдельными гениями - выработаны были средневековое обычное право, деревенская община, гильдия, артель, средневековый город и основы международного права.
Многие из наших предшественников пытались нарисовать идеальную республику, основывая ее то на принципе власти, то, в редких случаях, на принципе свободы. Роберт Оуэн и Фурье дали миру свой идеал свободного органически развивающегося общества, в противоположность идеальной общественной пирамиде, внушенной Римской империею и католической церковью. Прудон продолжал работу Фурье и Оуэна, а Бакунин применил свое ясное и широкое понимание философии истории к критике современных учреждений, «создавая в то же время, как разрушал». Но все это было только подготовительной работой…
…Что касается меня самого, то я мало-помалу пришел к заключению, что анархизм - нечто большее, чем простой способ действия или чем идеал свободного общества. Он представляет собою, кроме того, философию как природы, так и общества, которая должна быть развита совершенно другим путем, чем метафизическим или диалектическим методом, применявшимся в былое время к наукам о человеке. Я видел, что анархизм должен быть построен теми же методами, какие применяются в естественных науках; но не на скользкой почве простых аналогий, как это делает Герберт Спенсер, а на солидном фундаменте индукции, примененной к человеческим учреждениям. И я сделал все, что мог, в этом направлении.
Из переписки
П. А. Кропоткин - А. Э. Норденшельду (1876)
Невшатель, 22 ноября 1876 г.
Уважаемый господин доктор!
Во время пребывания в Петербурге Вы, вероятно, слышали о том, что я сижу в крепости, а затем меня судили за социалистическую агитацию в России. Но мне удалось в июле вылететь из клетки: возможно, Вы слышали, так как в шведских газетах рассказывалось об этом деле. Мне удалось приехать в Англию, где я пребыл эти три месяца…
Поскольку я пишу для английских научных газет, то был бы очень рад получить шведские сообщения о Вашем последнем путешествии, чтобы написать о нем, и я обращаюсь к Вам в надежде, что Вы сделаете доброе дело, прислав мне оттиски Ваших отчетов о путешествии. Я был бы очень рад иметь их сразу после появления в Швеции, чтобы тотчас рассказать о них английской публике, - не говоря уже о моем давнем интересе к Вашим смелым путешествиям. Когда я в тюрьме прочитал о Вашем первом путешествии, то вспомнил, что уже в то время, когда я имел удовольствие быть знакомым с Вами, Вы стремились в Сибирь, и я очень сожалею, что не смог послать Вам мой сердечный привет, когда Вы были в Петербурге. Я посылаю его Вам теперь вместе с дружеским рукопожатием.
В случае, если Вы пошлете мне свои брошюры адресуйте их «…». Это совсем близко от Лондона… Я не ставлю свое полное имя, т. к не хочу, что о моем пребывании в Англии стало известно. В Англии я уверен, что не попаду в руки русского правительства, но за мной могут шпионить и при проезде через Францию или еще где-нибудь на континенте я могу быть арестован.
С глубоким уважением, преданностью и дружеским приветом остаюсь к Вашим услугам…
П. А. Кропоткин - Полю Робэну
Лондон, 11.01.1877 г.
…В понедельник или во вторник я уезжаю или в Бельгию или в Швейцарию. С одной стороны, Гильом убеждает меня поскорее отправиться в Вервье (Бельгия), чтобы позондировать там почву для Брусса, который сначала едет в Льеж…, а с другой стороны, меня зовут в Швейцарию: один из моих друзей в России - даже двое - скоро приедут, м. б., даже на этих днях, специально для переговоров со мной и моими друзьями…
Лондон, 23. 01.1877 г.
…Я еще не уехал: я еще не покончил с писанием для «Nature» и с письмами и сегодня уезжаю в Остенде…
…Целые вечера, проведенные в спорах, приносят мне пользу. Есть то чувство свободы, силы, которого не хватало в Лондоне.
Невшатель, 11.02.1877 г.
Я поехал… прямо в Женеву, чтобы разрешить вопросы о рабочей газете и проч. Там я захватил моего русского товарища (Дм. Клеменца), и мы вместе отправились в Невшатель через Вевэ, чтобы повидаться там с Реклю (Элизе), который меня интересует и который предложил поставить меня под покровительство Географического общества.
Шо- де-Ден, 16.02.1877 г.
Элизе Реклю мне очень понравился. Мы с ним много спорили, и я был приятно поражен, увидев в нем настоящего социалиста (я в этом нисколько не сомневался в виду его учености)…
Женева, 29.01.1877 г.
«…о России больше не думаю. Движение там такое умеренное - как это ни странно, наряду с этими казнями - я чувствую (и мне все это подтверждают), что там я буду совершенно одинок. Движение конституционное. Нелегальный орган («Земля и Воля») называет себя социалистическим, но протестует только против самодержавия. Я сомневаюсь, чтобы я как-либо мог присоединиться к этому движению, и я работаю здесь».
Лондон, весна 1882 г.
Я много работаю, и так как мне все приходится писать по-английски, то меня это очень утомляет. К концу зимы я уже выбился из сил, но теперь чувствую себя лучше, после того как я совершил прогулку пешком в Соррей (южная часть Лондона). Барахтаюсь, как могу… Я пишу также для Британской энциклопедии…
