Григорий Ревзин - Николай Коперник
С Ретиком, лютеранином, он, конечно, не мог говорить совсем откровенно о деликатных делах католической церкви: из Рима идут вести все хуже и хуже… век гуманизма кончается… В папской курии прибирает все к рукам кардинал Караффа — старец с лицом мертвеца[163]… Там говорят, что скоро изгонят древних авторов из университета…
Сердце старого каноника бьется неровно, захлебываясь:
«Если уж издавать трактат — надо в предисловии сказать все, что я думаю о праве ученого искать истину! И о праве невежд судить ученого! Скажу, не обинуясь, все, все… Предисловие будет посвящением… его святейшеству папе!.. Пусть судит мое учение глава церкви!»
В тиши своего покоя на вершине башни доктор Николай принимается писать предисловие к трактату.
***«Его святейшеству папе Павлу Третьему — Предисловие Николая Коперника к его труду об обращениях небесных сфер.
Я легко могу себе представить, Святейший Отец, как некоторые люди, узнав только, что я в своем труде об обращениях небесных сфер приписываю земному шару известные движения, тотчас станут кричать, требуя немедленного осуждения меня и моих воззрений. Я вовсе не увлечен моими идеями настолько, чтобы не придавать никакого значения тому, что говорят о них другие, Я знаю, однако, что мысли философа не подлежат суду, толпы, потому что его обязанность заключается в поисках истины повсюду и насколько провидение это только позволяет человеческому разуму[164].
Все же я считаю, что следует избегать взглядов, полностью противных правде.
Я много думал о том, что люди, считавшие в течение столетий твердо установленным, будто Земля покоится недвижно среди неба и в центре его, неизбежно признают бессмысленными мои утверждения о движении Земли. Я долго спрашивал себя, должен ли я предать печати мои исследования, написанные для доказательства этого движения…
Когда я взвесил все это, страх перед издевательствами и насмешками, ожидающими меня за мои новые и кажущиеся бессмысленными воззрения, едва не принудил меня прекратить начатое сочинение.
Но друзья мои, несмотря на долгие мои возражения, заставили меня отказаться от моей нерешительности. Среди них был прежде всего славный в науке Николай Шенберг, кардинал Капуи, прославивший себя во многих отраслях знания. Наряду с ним, весьма любящий меня, епископ хелминский Тидеман Гизе, отдавший себя богословию с таким же рвением, с каким Шенберг — наукам. Гизе часто напоминал мне, а порою даже требовал от меня, чтобы я издал этот свой труд и выпустил в конце концов в свет то, что я не девять лет, а четыре раза девять держал у себя под спудом. Настаивало на том и немало других выдающихся и ученых людей. Не следует, увещевали они меня, из одной боязни скрывать долее мой труд, могущий принести пользу всем математикам. Каким бы бессмысленным ни показалось многим мое учение с первого взгляда — они будут восхищены и полны благодарности, когда увидят, что, благодаря моим исследованиям, будут рассеяны облака кажущихся противоречий».
Коперник, посвящая «Обращения» самому главе католической церкви, упомянув среди сторонников и защитников своих кардинала и епископа, рассчитывал несколько смирить неизбежный будущий гнев верховных иереев церкви. Имени еретика Ретика он, разумеется, не мог здесь упомянуть. Ретик остался среди «других выдающихся и ученых людей». Коперник продолжал:
«Благодаря этим уговорам и питая такую надежду, я в конце концов дал моим друзьям согласие предать тиснению мой труд. Они так долго требовали этого от меня!
Но, может быть, ваше святейшество будет удивлено не тому, что я напечатал мои работы, а смелости, с какой я, вопреки общему воззрению математиков и наперекор здравому смыслу, вообразил себе такое движение Земли. Я не желаю скрывать от вашего святейшества, что побудило меня к поискам новой теории движения небесных тел не что иное, как полное расхождение математиков в исследовании небесных движений. Прежде всего, в отношении движения Солнца и Луны они так неуверены, что оказались не в состоянии исчислить длительность полного года. Затем, они не приводят в отношении движения Солнца и Луны, как и пяти других планет, ни одинаковых оснований, ни одинаковых доказательств их оборотов и движений. Некоторые ученые употребляют концентрические сферы, другие — эксцентры и эпициклы, но, тем не менее, не достигают того, чего ищут. Те, кто придерживаются концентрических сфер, могут с их помощью объяснить некоторые движения, но выводы их несогласны с наблюдениями. Те же, кто прибегают к помощи эксцентров, хорошо объясняют своими расчетами большую часть небесных движений, но позволяют себе при этом противоречить основным законам равномерного движения. Не смогли они также выполнить главной задачи — найти общий образ вселенной и симметрию ее частей. С ними происходит то, что произошло бы с кем-либо, кто задался бы целью сложить целого человека из рук, ног, головы и других членов, прекрасных сами по себе, но взятых из разных тел и разных размеров. Поскольку отдельные члены не подходят один к другому, при соединении их получается скорее урод, чем нормальный человек. Это происходит потому, что в их доказательствах им приходится опускать что-то совершенно необходимое и вводить что-то излишнее, не соответствующее чему-либо реальному. Этого с ними никогда бы не случилось, если бы они следовали твердым положениям, если бы они не исходили из обманчивых гипотез.
То, что я здесь говорю, может быть еще не понятно, но дальше, в соответствующем месте, оно станет яснее».
В этом месте предисловия наиболее полно выразилось одно из сильнейших устремлений творческой натуры Коперника — совершенно чуждые ученым средневековья и характерные для людей Возрождения поиски простоты, ясности и гармонии. Торунец и далее настаивает на важности простого построения теории небесных движений.
«Когда я долго размышлял об этой ненадежности традиционных математических учений в отношении путей небесных тел, меня очень неприятно задевало то, что философами еще не дано серной теории движений во вселенной… В то же время эти философы самым подробным образом исследовали сравнительно ничтожные явления.
Я дал себе труд прочесть сочинения всех философов, какие только смог раздобыть. Я хотел установить, не было ли среди них хоть одного, который высказал бы мнение, что движение небесных тел вовсе не таково, как учат математики в школах. Я нашел искомое мною прежде всего у Цицерона. Он рассказывает, что Никет допускал движение Земли. После этого я прочел у Плутарха, что и другие придерживались того же мнения. Я приведу здесь соответствующее место, чтобы оно было у всех перед глазами. Плутарх говорит: «Другие, однако, думают, что Земля движется. Филолай-пифагореец считает, что она обращается, подобно Солнцу и Луне, по плоскому кругу около огня. Гераклид из Понта и пифагореец Экфант также учат, что Земля движется, однако, не поступая при этом вперед, а вращаясь, подобно колесу, вокруг своей оси от заката к восходу».
