Сергей Семанов - Брусилов
28 мая (10 июня) Брусилов обратился к Алексееву, доказывая, что выдвигать правый фланг его фронта рискованно, если Западный фронт не перейдет в ближайшее время в наступление. Сославшись на телеграмму Эверта о невозможности такого наступления, Брусилов констатировал: «Это сообщение лишает меня надежды достигнуть огромных решительных результатов, какие, несомненно, были бы при сложившейся на моем фронте обстановке с незамедлительным переходом в наступление Западного фронта».
В качестве временного выхода из положения, вплоть до вступления в дело Западного фронта, Брусилов намеревался, не ожидая действий 3-й армии, развивать наступление войск 8-й армии, чтобы облегчить положение 11-й армии, которую австрийцы ожесточенно контратаковали. В целом же Брусилов еще надеялся на помощь соседа справа: «4 июня одновременно с переходом в наступление Западного фронта и с прибытием 23-го корпуса в состав вверенного мне фронта приступить к развитию решительных активных действий в направлении на Раву-Русскую всей 8-й армией».
Ставка одобрила намерение Брусилова, одновременно сообщая, что удар Западного фронта «начнется своевременно». Алексеев считал, что «задержка в несколько дней в развитии вашей операции не окажет неблагоприятного влияния в общем ходе нашей большой операции». Беда состояла в том, что «большую операцию» пришлось выполнять только войскам Юго-Западного фронта.
Получив одобрение начальства, Брусилов 29 мая (11 июня) приказывает своим войскам выполнять ранее отданные распоряжения. Наступление продолжается. На левом фланге 8-й армии 32-й корпус отбрасывает 7-ю пехотную дивизию австрийцев: «Поспешное, почти паническое отступление по бездорожным Дубненским Садам заставило австрийцев бросить все, что задерживало их отход. Пленные всех частей показывали, что растерянность командования не поддается никакому описанию, многие части прямо бежали; кто-то пустил слух, что вот-вот нагрянут казаки…»
Удача 32-го корпуса одновременно облегчила положение 11-й армии: она получила возможность отбить атаки австрийцев. Далее к югу 7-я армия захватила город Бучач и энергично преследовала отходящих австрийцев. Наконец, 9-я армия, возобновив 28 мая наступление, нанесла поражение 7-й австрийской армии, взяла много пленных и трофеев, отбросив врага за Прут.
Таким образом, уже к концу мая 1916 года войска Юго-Западного фронта достигли значительных успехов. В бой был введен 5-й Сибирский корпус, на подходе находился 23-й корпус. 31 мая (13 июня) Брусилов отдал директиву войскам, согласно которой с 1(14) июня они должны были продолжать наступление и довершить разгром австро-венгерской армии. Но полный успех, разумеется, зависел от взаимодействия с другими фронтами, в первую очередь с Западным. Этого взаимодействия, однако, не было.
По-видимому, уже тогда Брусилов сомневался в том, что Эверт намерен вести серьезные наступательные действия. Иначе трудно объяснить такой необычный поступок Брусилова, как личное послание 30 мая к подчиненному Эверта, командующему 3-й армией генералу Л. П. Лешу: «Обращаюсь к вам с совершенно частной личной просьбой в качестве вашего старого боевого сослуживца: помощь вашей армии крайне энергичным наступлением, особенно 31-го корпуса, по обстановке необходима, чтобы продвинуть правый фланг 8-й армии вперед. Убедительно, сердечно прошу быстрей и сильней выполнить эту задачу, без выполнения которой я связан и теряю плоды достигнутого успеха».
Но Эверт придумывал предлоги, чтобы не переходить в наступление. 1(14) июня он сообщил Алексееву, что из-за плохой погоды он отсрочил наступление 3-й армии, так как «острота необходимости немедленного наступления для войск Юго-Западного фронта исчезла». Фраза удивительная, хотя бы потому, что Эверт брался судить о делах Юго-Западного фронта, в то же время не выполняя предписаний Ставки. Но еще удивительнее, что Ставка санкционировала не только отсрочку наступления 3-й армии, но и полностью изменила план действий Западного фронта.
Брусилов вспоминал о крайне неприятном разговоре с Алексеевым по этому поводу: «Он меня опять вызвал к телефонному аппарату, чтобы сообщить, что вследствие дурной погоды Эверт 1 июня атаковать не может, а переносит свой удар на 5 июня. Конечно, я был этим чрезвычайно недоволен, что, не стесняясь, и высказал, а затем спросил, могу ли я, по крайней мере, быть уверенным, что хоть 5 июня Эверт наверняка перейдет в наступление. Алексеев ответил мне, что в этом не может быть никакого сомнения…»
Брусилов утверждал позднее, что Алексеев прекрасно понимал, в чем дело, но, как бывший подчиненный Куропаткина и Эверта в русско-японской войне, скрепя сердце стремился прикрыть их бездействие. Думается, что на ходе дела сказывалось влияние, которое имел Куропаткин не только на царя (его Брусилов называл «младенцем в военном деле»), но и на царицу.
Как бы то ни было, но 3(16) июня Брусилов получил сомнительное удовольствие знакомиться с директивой Ставки, в которой наступление Западного фронта в Виленском направлении вообще отменялось. Взамен Эверту предписывалось не позднее чем через 12–16 дней организовать главный удар из района Барановичей. На Пинском направлении теперь 3-й армии предстояло «начать подготовку атаки» не позже 6 июня. Дорог был каждый день, ибо враг уже перебрасывал с запада резервы, а русская Ставка вроде бы и не торопилась!
В то же время задачи для Юго-Западного фронта существенно менялись: Ставка наконец, с десятидневным опозданием, решила использовать благоприятную обстановку на этом фронте. В срочном порядке сюда перебрасывались два корпуса и два тяжелых артиллерийских дивизиона. По-прежнему фронт должен был наносить удар на Ковель; в то же время ему предписывалось обеспечить свое левое крыло и подготовить операцию для достижения рек Сан и Днестр.
Перенесение главных усилий на Юго-Западный фронт и связанное с ним предоставление крупных резервов могло бы обрадовать главнокомандующего Юго-Западного фронта, если бы не обстоятельства, при которых происходило это изменение решений Ставки. В час дня 4(17) июня Брусилов разговаривал с Алексеевым по прямому проводу и настоятельно указывал, что войска его фронта оказались в трудном положении, что против них в Ковеле собирается большая маневренная группа противника; Брусилов просил добавить тяжелой артиллерии и боеприпасов. Алексеев обещал, но, видимо, главнокомандующий Юго-Западного фронта не очень доверял этим обещаниям, так как на следующий день он пишет Алексееву письмо, которое следует привести полностью:
«Глубокоуважаемый Михаил Васильевич!
Отказ главкозапа атаковать противника 4 июня ставит вверенный мне фронт в чрезвычайно опасное положение, и, может статься, выигранное сражение окажется проигранным. Сделаем все возможное и даже невозможное, но силам человеческим есть предел, потери в войсках весьма значительны, и пополнение необстрелянных молодых солдат и убыль опытных боевых офицеров не может не отозваться на дальнейшем качестве войск. По натуре я скорее оптимист, чем пессимист, но не могу не признать, что положение более чем тяжелое. Войска никак не поймут — да им, конечно, и объяснять нельзя, — почему другие фронты молчат, а я уже получил два анонимных письма с предостережением, что ген.-адъют. Эверт якобы немец и изменник и что нас бросят для проигрыша войны. Не дай бог, чтобы такое убеждение укоренилось в войсках.
