ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ - УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА
Наиболее благополучно в районе положение с соболем. Добыча его почти не лимитируется. Но этот зверек таков, что большой плотности не любит, в среднем на соболя приходится около двадцати квадратных километров угодий. Охотников выручает то обстоятельство, что угодья в районе практически неограниченные. Охотник идет по сопкам и ключам и сто, и двести километров, идет на оленях, собирая попутно таежный «урожай».
Узнав, что я интересуюсь охотой, ко мне пришел кадровый аимский охотник Сергей Николаевич Непомнящий. Он эвенк, родился и вырос в Аиме. Сухощавый, смуглолицый таежник выглядел гораздо моложе своих пятидесяти лет. У него семеро детей, с такой семейкой не засидишься, надо шевелиться да шевелиться, чтоб прокормить их. Зимой на охоте он добыл десять соболей, сто двадцать белок и сорок горностаев. Летом косит сено для совхоза. В деревню приехал за продуктами. Весь район исходил, знает все горы и реки. Когда искал пропавшего без вести туриста, забрел на гору, где на гольцах лежал плот. А может, и не плот, разобрать было трудно, от лесин оставалась одна труха. Двенадцать лет назад, в пору, когда еще ловили рыбу у побережья, он два года был председателем колхоза в Лантаре. Не понравилось, лучше жить охотой, оленеводством, заниматься любыми промыслами, чем командовать другими и отвечать за них.
Собираясь в странствия по району, я слышал утверждения, что якобы на Мае раньше водились бобры и об этом есть упоминания в отписках землепроходцев в архивах. Я спросил Непомнящего, может, он слышал от стариков о бобрах? Нет, никто ему не говорил, не было на Мае такого зверя, иначе люди помнили бы. Вот мельница водяная была немного ниже Аима, так об этом все говорят, на том месте, где она стояла, еще до сих пор столбы торчат…
Мы еще поговорили с Сергеем Николаевичем о житье-бытье, и он поднялся: пора в магазин, надо брать продукты и ехать. Он застегнул на себе полушубок, поднялся:
– Будете вниз плыть, там, не доходя Усть-Маи, на метеостанции моя сестра живет. У нее двенадцать детей. Привет ей от меня передайте…
В этот день я еще побывал в сельском Совете, встретился там с Николаем Ивановичем Борисовым. Он председательствует первый год, молодой еще, холостякует. Поселок хоть и небольшой, а забот много, особенно с ремонтом школы, медпункта, яслей, пекарни, жилья. А там зима подойдет, дрова замучат. А тут еще, будто своих хлопот мало, старатели от «Алданзолота» забот добавляют: реку замутили.
– Но ведь старатели не круглый год моют золото?
– Верно, зимой не моют. Так и летом хлопот с ними не оберешься, все время смотреть надо, чтобы тайгу где не подожгли, чтобы зверя не стреляли.
Я спросил, верно ли, что Аим тоже хотели укрупнить, то есть переселить жителей в Джигду, да из-за связистов оставили на месте?
– Так, нет ли, не знаю. Только Аим давно здесь стоит. Года два назад за кладбищем сосну спилили старую, так на ней затеска была и год вырезан – 1861, а под ним штук тридцать фамилий. Может, экспедиция какая, может, так проезжал кто. Хотели для музея сохранить, да не успели – хозяин на дрова испилил… Если Аим убрать, будет Мая на пятьсот километров пустая. А потом снова придется поселки ставить.
– Зачем?
– А как же! Экспедиции всякие работают, чего-то находят. Разные ископаемые. Добывать придется, вот и приедут люди. Сейчас с ними хлопотно, смотреть надо, чтобы тайгу не подожгли, приходится пожарников на вертолете вызывать. У нас в деревне три лесника живут, так они за нынешнее лето на двадцати гектарах гарей сосну высадили, чтоб не пустовала земля…
Пока я ходил да беседовал, сынишка с кем-то уже познакомился, и нас пригласили на ужин. Выпивка меня не прельщала, но там был приготовлен свежий борщ, и я не устоял. В домишко на краю деревни приехал с Колымы бурильщик, строитель, приехал к молодой жене и хотел, чтоб за столом по такому поводу было весело, чтоб его радость разделили и другие. Когда мы пришли, застолье уже началось. И тут подвыпивший сосед этого бурильщика, молодой еще мужчина с русой бороденкой и усиками, мой тезка, увидев меня, решил спеть «Журавлей». Я читал об этой последней песне Бернеса на стихотворение Гамзатова, но никогда не думал, что она окажется такой хватающей за душу. Исполнитель был не ахти какой, да еще под хмельком, но все равно я отчетливо, словно бы своими глазами, видел этих белых журавлей – своих товарищей, что на протяжении войны полегли на бранных полях в боях за Родину, память о которых всегда приходит, защемив сердце до боли.
Летит, летит по небу клин усталый,
Летит в тумане на исходе дня.
И в том строю есть промежуток малый -
Быть может, это место для меня…
Я знаю, что люди не бессмертны, с каждым годом уходят мои сверстники-ветераны. Но почему-то именно сейчас эти слова особенно остро напомнили, что надо поторапливаться, что время может внезапно оборваться, не дав и дня на завершение дел. И я заторопился. Надо скорей проплыть остающийся участок пути, скорей садиться за работу. Это молодые могут откладывать дела до лучших времен, а нам нельзя, наши лучшие времена уже позади.
* * *
С этой мыслью я проснулся на следующий день и стал собираться в дорогу, чтоб не мешкать. Вечером мы были в сорока километрах от Аима и остановились на ночлег у Дмитрия Николаевича Архипова.
Он жил здесь с женой, детьми, родственниками, летом в палатках, а на зиму перебирался в рубленый дом. Здесь же, возле дома, паслись его кони – вернее, совхозные, за которыми он ухаживал, потому что исполнял обязанности конюха. Кони не требовали сена, они были местной якутской породы, неприхотливые, умели даже зимой добывать себе корм из-под снега, и только ближе к весне, когда животные начинали слабеть из-за скудного питания, их приходилось подкреплять овсом и комбикормом.
Дмитрий Николаевич по виду больше якут, чем эвенк, у него светлые волосы, красноватое белокожее лицо. Но он говорит, что эвенк. Ему шестьдесят лет, для своего возраста выглядел он хорошо, был бодр, работал не за страх, а за совесть – имел пачку различных поощрительных грамот.
Всей семьей, вместе с мальчишками, они в этот День ходили собирать бруснику и, высыпав ягоду на палатку, перебирали ее.
Жена – Елена Николаевна – готовила у летней печки ужин, жарила рыбу, пекла оладьи. Нас пригласили к столу отужинать, а потом Елена Николаевна вынесла папку с грамотами и медалями мужа. Дмитрий Николаевич- фронтовик. Служил на Дальнем Востоке и за участие в войне с Японией и проявленную при этом храбрость награжден орденом Славы II степени. Он член Коммунистической партии с 1945 года и, вернувшись с войны, работал оленеводом, охотником, а в последние годы – конюхом. Его труд отмечен медалями «За трудовое отличие», «Охотнику- ударнику» и «Передовику охотничьего промысла». Охотник он был хороший, и каждый сезон отмечен у него Почетной грамотой.
