Игорь Князький - Нерон
Нерон, получив донос, немедленно повелел допросить Эпихариду. Этот допрос стал полным разочарованием для наварха. Вольноотпущенница, посвящая его в заговор, не назвала имен других заговорщиков. Возможно, потому, что там было много громких имен, а она пыталась привлечь в заговор Прокула, обещая ему решающую роль в перевороте, заслуживающую достойной награды. Если бы тот понял, что его хотят просто использовать в интересах заговора, возглавляемого знатными и высокопоставленными людьми, то такое участие заранее вызвало бы у него разочарование. Он уже один раз убедился, как власть имущие вознаграждают тех, кого принуждают убивать своих врагов. А может, просто в Эпихариде взыграла инстинктивная осторожность или же ей вообще не хотелось упоминать людей, разочаровавших ее своей нерешительностью…
На допросе Эпихарида избрала самую верную тактику: полное отрицание обвинений Прокула. Доноситель оказался в нелепом положении: он надеялся выступить в качестве спасителя цезаря от чудовищного заговора, а оказался жалким наветчиком, приписывающим бедной девушке ужасные намерения, возможность исполнения которых исключалась ввиду ее очень скромного положения. Если заговор — то где же громкие имена его участников? Невозмутимое упорство Эпихариды — как натуре подлинно благородной, ей были свойственны стойкость и мужество — произвело впечатление на Нерона. Свидетелей у доносчика нет, никаких имен он не знает, а не пытается ли он просто отомстить обидевшей его чем-то подруге, да еще и выпросить у цезаря незаслуженную награду? Прокулу Нерон не поверил, но сам факт доноса о заговоре его насторожил. До сих пор он сам «изобретал» заговоры против своей персоны, дабы иметь возможность «законно» избавиться от неприятного ему или кажущегося опасным человека. А тут извольте — донос о заговоре, да и как-никак от флотского наварха исходящий. Потому Эпихариду хоть и не наказали, не подвергли допросу с пристрастием, но на всякий случай по распоряжению Нерона оставили под стражей. А вдруг еще последуют какие-либо доносы о каком-то заговоре?
Взятие под стражу Эпихариды, поскольку заговорщикам было известно, что она в курсе их тираноборческих витийств, немало их всполошило. Теперь надо действовать, время рассуждать прошло! Нравственные достоинства Эпихариды им были неведомы, и потому они всерьез стали опасаться за свое будущее. Возможную расправу со стороны Нерона можно было предотвратить только быстрыми и решительными действиями. И вот тут-то окончательно выяснилось, насколько неподготовлен был сам заговор и, главное, насколько сами заговорщики не соответствовали гордому званию тираноборцев.
Первым последовало предложение убить Нерона в Байях на вилле самого Гая Кальпурния Пизона. Оказывается, главного заговорщика принцепс постоянно навещал в этом прелестном поместье и, испытывая к хозяину полное доверие, пренебрегал всякой осторожностью, появляясь без охраны и свиты приближенных. Казалось бы, удача сама шла заговорщикам в руки, но тут резко воспротивился Пизон. Убийство цезаря, пребывающего на вилле в качестве гостя, стало бы святотатственным поруганием обычая гостеприимства и оскорблением богов! Тирана надо убить в Риме в его собственном дворце. Наконец, Нерона можно убить и в каком-нибудь общественном месте — это уже был намек на опыт Брута и Кассия, избравших для убийства Юлия Цезаря курию, где заседал сенат.
На деле, как пишет Тацит, отнюдь не этими высокими чувствами был движим Пизон. Боялся он, что в случае убийства Нерона в Байях в Риме могут провозгласить цезарем Луция Юния Силана. В пользу Силана были его знатнейшее происхождение и то, что он являлся воспитанником высокоуважаемого Гая Кассия Лонгина, потомка одного из главных убийц великого Гая Юлия. Многие также вспомнили, что в Риме пребывает консул Марк Юлий Аттик, который 24 года назад после гибели Калигулы немедленно произнес пылкую речь в пользу отказа от единовластия и возврата к республиканскому правлению с сенатом во главе.
В отличие от заговора против Гая Юлия Цезаря, когда убийство диктатора должно было привести к восстановлению прежней, республиканской формы правления, и заговора против Калигулы, когда заговорщики думали прежде всего об убийстве ненавистного правителя, не ломая голову над тем, к каким политическим последствиям это приведет и не имея даже согласованного кандидата в будущие цезари, те, кто объединился вокруг Пизона, именно его и намерены были поставить во главе Римской империи. Пизон, кстати, по многим качествам напоминал Нерона. Он также любил безудержно предаваться удовольствиям жизни, был распутен, хотя при этом славился горячей любовью к жене, для полного сходства с правящим императором он также любил играть на кифаре и недурно пел. Правда, его музыкальные пристрастия носили сугубо домашний характер, и на подмостки он пока не стремился. Но было главное отличие: Пизон славился добрым нравом, каковой он многократно проявлял в отношении к окружающим. В нем отсутствовала жестокость, и он не казался непредсказуемым. А это значило все. Ведь не артистические пристрастия Нерона и его экстравагантные развлечения стали основными причинами возникновения заговора. Не будь на его совести кровавых деяний, число каковых имело явную тенденцию к росту, никто бы не пошел на риск вступления на смертельно опасный путь заговорщика-тираноубийцы только из-за того, что цезарь поет на сцене и исполняет трагические роли. Что до распутства, то нет оснований не доверять Тациту, заклеймившему тогдашние римские верхи как раз за массовое пристрастие к порочному образу жизни. Пизон действительно многим мог представляться наиболее желанным кандидатом в принцепсы. Не будет проливать кровь, не станет унижать сенат… чего еще, собственно, и желать-то? Дело было только за малым: убить Нерона и провозгласить Пизона принцепсом.
План действий, торопливо составленный взволнованными возможным разоблачением заговорщиками, выглядел следующим образом: в день цирковых игр, посвященных богине плодородия Церере, Латеран, один из самых больших ненавистников Нерона, причем ненавидящий его не из личной обиды, но из пламенного своего патриотизма, должен был броситься в ноги цезарю, припав к его коленям якобы со смиренной просьбой о денежном вспомоществовании. Затем Латеран должен был повалить императора на землю, что при огромном росте, могучем сложении и большой физической силе славного Плавтия не составило бы труда, пусть и Нерон был физически достаточно крепок. Поверженного принцепса должны были поразить мечами и кинжалами трибуны и центурионы преторианских когорт, участвующие в заговоре, а также любой из заговорщиков, у кого на это будет достаточно решимости.
