Нелли Гореславская - Иосиф Сталин. Отец народов и его дети
Может, так оно и было? Или она так и не сумела отойти в своем сознании от той детской игры, в которую играла с отцом, и продолжала ощущать себя Хозяйкой – всего и вся? Рецидив случился через несколько лет, когда Марфа, с трудом приспосабливающаяся к порядкам в бериевском доме, заговорила о том, что молодой семье лучше жить отдельно от родителей. Тут уж проявила свой крутой характер Нина Теймуразовна, которая заявила невестке, что сын всегда будет жить с ней, и если она еще раз заговорит на эту тему, то в самом деле уйдет из этого дома, только без мужа и детей. Каким-то образом об этом стало известно Светлане, которая тут же явилась к Нине Теймуразовне и заговорила о том, что Серго и Марфа должны развестись, место Марфы займет она, «а детей поделим».
«Светлана – страшный человек», – узнав об этом, сказал Серго.
Но в 1942 году, уже через несколько месяцев после свидания с Серго, его образ в ее душе заслонил отнюдь не красавец – полноватый, добродушный и обаятельный в своем неиссякаемом красноречии сорокалетний бонвиван Каплер. Правильно, наверно, написал одноклассник – гормоны играли. Да и смешанная горячая аллилуевская кровь давала о себе знать – Светлане нужна была любовь, нужен поклонник, мужчина. Однако ей нужен был не просто мужчина, а мужчина, который бы ее понимал. Таким мужчиной и стал Каплер.
Они познакомились благодаря Василию, которому тогда предложили консультировать какой-то фильм о летчиках. Василий в то время служил в летной инспекции при Главном Штабе ВВС, где командировки на фронт перемежались с тыловой работой. Вот в эти-то перерывы он и собирал своих друзей-летчиков в Зубалово, где они приходили в себя от боев, от смертельного напряжения и, конечно, расслаблялись. Разумеется, с выпивкой. Однако там много говорили и о деле, о новых методах боевых действий. Приглашалась в Зубалово и творческая интеллигенция, в частности, киношники, с которыми теперь Василий стал сотрудничать. Приглашал Василий на эти вечеринки и подросшую сестру, которая постоянно жаловалась на скуку.
«Жизнь в Зубалове, – пишет она, – была в ту зиму 1942 и 1943 года необычной и неприятной… В дом вошел неведомый ему до этой поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья-летчики, и постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны. И вместе с тем было предельно скучно, – ни одного лица, с кем бы всерьез поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране, и у себя в душе… В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции, к одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, теперь было скучно и шумно».
Эти жалобы на скуку в разгар страшной войны потрясают. Один брат в плену, другой в постоянных командировках на фронт, отец спит считанные часы в сутки, отдавая все силы организации отпора врагу, а Светлане – скучно! Между прочим, в годы Первой мировой императрица с дочерьми работали в госпиталях, ухаживая за ранеными солдатами. А была ли хоть раз в госпитале Светлана? Упоминаний об этом в ее книгах и в книгах о ней нет. Да, она еще школьница, но как раз школьники и ходили по госпиталям, помогали медсестрам, устраивали для раненых концерты. Это было, судя по воспоминаниям, массовое движение, как и подготовка подарков для фронта – вязание теплых носков, варежек, изготовление кисетов. Каким подарком для любого бойца была бы такая незатейливая вещица, изготовленная руками дочери Сталина! Но ей это, видимо, и в голову не приходило, как и ее умелице-няне. Она скучала и осуждала друзей Василия за их «пьяные загулы».
То, что для летчиков, вырвавшихся на короткий миг с фронта, где они каждый день рискуют жизнью, а жизни эти всего лишь на несколько лет длиннее, чем у нее, такие передышки необходима, Светлана не понимала. Не понимала, что они, как и Василий, много пьют не оттого, что для них нет войны, а именно потому, что они воюют. Что на войне практически все много пьют, иначе невозможно – там рядом смерть. Их специфические разговоры о боях, обсуждение боевых качеств самолетов, боевых действий и методик были для нее, еще школьницы, разумеется, скучны. Может быть, поэтому и сами они, молодые, красивые, отчаянные парни ей не нравились. А ведь это были герои-летчики. Но не герои ее романа. Героем ее романа стал другой человек – Каплер, человек из красивого мира кино. Мира, который лишь отражает реальность, но не является ею. Каплер был далек от Светланы по возрасту, но близок ментально, поэтому, думается, их роман скорее закономерность, чем случайность.
«Василий привез Каплера к нам в Зубалово в конце октября 1942 года… В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но потом нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино. Люся Каплер – как все его звали – был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тогда он предложил показать мне «хорошие фильмы» по своему выбору, и в следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Гарбо. Я была совершенно потрясена тогда фильмом, а Люся был очень доволен мной…»
Развивался их роман быстро. На ноябрьские праздники Василий устроил большую вечеринку. На нее было приглашено много знаменитостей, интересных людей: Симонов с Серовой, Б. Войтехов с Л. Целиковской, Р. Кармен с женой, известной московской красавицей Ниной, летчики – друзья Василия… И Каплер. После застолья начались танцы. Светлана сидела угрюмая, она снова чувствовала себя чужой на этом празднике. Видимо, это ощущалось, иначе почему на танец ее пригласил Каплер, а не кто-либо из молодых ребят-летчиков?
Но случилось именно так. Люся Каплер, как все его называли, пригласил ее, что-то почувствовав, может быть, захотев поднять настроение этой маленькой угрюмой девочке – дочери вождя.
«Что вы невеселая сегодня?» – спросил он, не задумываясь о том, что услышит в ответ. И тут я стала, не выпуская его рук и продолжая переступать ногами, говорить обо всем – как мне скучно дома, как неинтересно с братом и с родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем, – все полилось вдруг из сердца, а мы все танцевали, все ставили новые пластинки, и никто не обращал на нас внимания… Крепкие нити протянулись между нами в этот вечер – мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен, растроган. У него был дар легкого непринужденного общения с самыми разными людьми. Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то одинок сам, и может быть, тоже искал чьей-то поддержки…»
