Иван Бунин - Устами Буниных. Том 2. 1920-1953
В ноябре этого года Бунин проводит неделю в Италии — Риме, где посещает Вячеслава Иванова, Флоренции и Пизе7.
[В начале декабря Бунин в Париже:]
1. XII. Париж.
Светлая погода. И опять — решение жить здоровее, достойнее. […]
[С 6-го до 12-го декабря Бунин выступает в Лондоне. О его пребывании там свидетельствуют счета из гостиниц. В конце декабря он в Швейцарии — Сан-Мориц, Цюрих8.]
1937
[Из немногочисленных записей Веры Николаевны:]
1 января.
[…] После обеда полуновогоднего мы все отправились к «Дворянам», где было весело, оживленно, напомнило Москву. Отсутствие снобизма. […]
11 января.
Сегодня утром Леня ушел от нас и поселился в общежитии. […] ему будет лучше.
17 января.
Ян болен. […]
23 января.
Ян чуть не сжегся. Стал готовить водку, а рядом горел газ. Спирт вспыхнул.
25 января.
Сирину я собрала 370 + 400 франков. […] После вечера Сирина у меня пили чай. […]
30 января.
[…] У Яна была Врангель1, читала ему о Крыме. Ян сказал: «прекрасно написано». […]
1 февраля.
Вчера на Пушкинском вечере было больше 400 человек. Ян читал очень хорошо. […]
2 февраля.
[…] Вечером перед лекцией Мочульского зашла к Лене. […] Он, как всегда теперь, занимается.
4 февраля.
[…] Мережковские пришли к нам для того, чтобы я устраивала им лекцию. Я отказалась, сославшись на невозможность продавать билеты. […]
5 февраля.
3 часа ночи. Проснулась, а Яна еще нет. Он был в Пэн-клубе. Вероятно, застрял на Монпарнассе.
30 марта.
[…] Чествование Тэффи. Из чествования ничего не вышло. Были Алдановы, Хмара, Абрамович, Перские, Илюша [Фондаминский. — М. Г.], Сирин, Тэффи, мы. […] Зайцевых не было, не было и М. С. [Цетлиной. — М. Г.]. Многие выпили, как следует. Хмара пел, пела и Тэффи.
31 марта.
[…] Вечером у Рахманиновых. У С. В. очень плохой вид, постарел. […] На конкурсе скрипачей в Брюсселе 5 призов. Советские получили первый приз. […]
1 апреля.
Была с Леней на выставке Пушкина. Хорошо.
[В мае 1937 года Бунин ездил в Швейцарию и в Италию. В архиве сохранились счета из гостиниц в Вэвэ, Монтре, Лозанне, Милане и Генуе. Затем, в июле, он не то один, не то с Верой Николаевной ездил в Швейцарию — Женеву, Гертенштейн, Монтре, Лозанну. В августе Иван Алексеевич через Венецию поехал в Югославию — Раб, Сплит, Дубровник, Белград, Загреб, Любляна и назад через Венецию, о чем свидетельствуют его письма Вере Николаевне. Единственная запись Бунина за этот год написана по пути в Югославию в Венеции:]
19. VIII. 37. Венеция.
Вчера приехал сюда в 5 ч. вечера с Rome Express. Еду в Югославию. Остановился в Hôtel Britania.
Нынче был на Лидо. Огромно, гадко, скучно. Обедал у Бауэра.
Лунная ночь, 9 часов — всюду музыкально бьют часы на башнях. […]
1938
[Записей за начало этого года нет. Весной Бунин ездил в турнэ по Балтийским странам. 30. 4. 38 он писал Вере Николаевне из Риги:
«Труднее этого заработка — чтениями — кажется, ничего нет.
Вагоны, отели, встречи, банкеты — и чтения — актерская игра, среди кулис, уходящих к чортовой матери вверх, откуда несет холодным сквозняком. […]
После чтения был банкет. Множество речей, — искренно восторженных и необыкновенных по неумеренности похвал: кажется, вполне убежден, что я по крайней мере Шекспир…»]
[Из дневника Веры Николаевны:]
25 августа, Villa Dominante. Beausoleil (A. M.)
Не вела дневника несколько лет. Трудные были для меня эти годы во всех отношениях. Сейчас я обретаю понемногу способность писать. Полюбила за эти годы тишину, молчание, — люди тяжелы.
Завтра для меня знаменательное число: 12 лет тому назад первый припадок каменной болезни, как говорили в старину. С этого дня жизнь моя меняется. […] начинается, или собственно продолжается, путь к Богу. […]
Берет время и девочка1. Интересно. Давно не возилась с детьми. Девочка не простая, уже чует в семье драму. «Вы мне все надоели, напишу папе, чтобы он взял меня». […] Все «неприятности» из-за еды. […] Может час просидеть над тарелкой и не есть.
Беспокоюсь о Лене. С 16 августа ни строки. Ноет сердце за Галю — проедают последние 250 фр.
Ян в раздражительном состоянии. […] Много говорили о Куприне2. Перечитываем.
Вчера пришли Зайцевы. Вспоминали. Смеялись. О Куприне трудно писать воспоминания, неловко касаться его пьянства, а ведь вне его о нем мало можно написать. […]
Потом Борис вспоминал, как на одном официальном банкете с министром Мережковский говорил речь, учил сербов, как бороться с большевиками3. Неожиданно встал Куприн, подошел к Мережковскому, тоже стал что-то говорить. Так продолжалось минуты 2. Потом Куприна увели. Вообще, он пил там с утра, три бутылки пива, а затем все, что попало. Но никого в Сербии так не любили, как Куприна. К нему были приставлены два молодых человека, которые неотлучно были при нем. А когда приехали в Загреб — смятение, А. Ив. нигде не было. Оказывается, он заперся в клозете, его едва нашли. […]. Затем, приехав в гостиницу, переоделся, и они с Борисом отправились читать где-то — ведь в этих странах лекции бывают всегда по утрам.[…]
[Запись И. А. Бунина:]
5. XI. 38. Beausoleil.
Лун. ночь. Великолепие неб.[есной] синевы, объемлющей своей куполообразностью, глубиной и высотой все — горы, море, город внизу. И таинств., темно мерцающая над самой Собачьей Горой звезда (вправо от нас).
Лихорадочный взгляд [Окончания фразы нет. — М. Г.]
1939
[Из дневника Веры Николаевны:]
1 января.
Три зимы в Париже ушли на устройство банкета (Мережковскому), балов, индивидуальных вечеров. Затем переутомление, болезнь, лечение. Тяжелое настроение Яна. Бессонные ночи. Писать, записывать не было сил и времени.
Здесь я второй месяц. […] Хочется жить сосредоточенно. Сейчас мешает Олечка. Она бывает прелестна, хочется смотреть на нее. […] Интересно наблюдать за ней, укреплять ее личность. Но тут особенно трудно держать себя в узде, не позволять себе наслаждаться ею. […] У Олечки в натуре много любви. Она любит мать, отца, Мишку, кукол — и всех очень трогательно. Она уже личность. Умеет защищаться сама. Это редкость в пятилетнем ребенке. […]
