Андреа Питцер - Тайная история Владимира Набокова
В своем законченном виде «Лолита» предлагает читателю познакомиться с Гумбертом Гумбертом, разведенным европейцем среднего возраста, сексуально неравнодушным к нимфеткам. В послевоенной Новой Англии Гумберту попадается на глаза Лолита, двенадцатилетняя девочка, которая вначале просто напоминает, а потом постепенно замещает собой его детскую любовь Аннабеллу Ли. Первопричина одержимости, Аннабелла, умерла от тифа в 1923 году, всего через четыре месяца после того, как оборвался их с Гумбертом летний роман.
Сраженный Лолитой, Гумберт Гумберт снимает комнату в доме ее матери Шарлотты, но тут выясняется, что девочка на все лето уезжает в далекий лагерь «Ку». Гумберт женится на матери, чтобы быть ближе к дочке, а через несколько недель Шарлотту сбивает машина, и Лолита оказывается полностью во власти отчима. Чтобы любопытные соседи не совали нос в его дела, Гумберт увозит падчерицу кататься по славной, ни о чем не подозревающей Америке, останавливаясь по пути в тех самых придорожных гостиницах и мотелях, которые Владимир и Вера отлично знали по собственным путешествиям.
В одной из гостиниц Гумберт подсыпает Лолите снотворного, планируя добраться до нее, пока она одурманена, но девочка вдруг просыпается, шокируя его своей развитостью. Проведя два года в роли сексуальной пленницы отчима, Лолита сбегает с таинственным поклонником, которого Гумберт потом выслеживает и убивает. Гумберт осознает, что разрушил детство Лолиты, а позднее приходит к пониманию, что любит ее такой, какая она есть, хотя она уже не нимфетка, – но это не удерживает его от попыток воссоединиться с ней и отомстить сопернику. Ожидая в камере решения суда, он поверяет бумаге историю своей любви, завещая опубликовать рукопись только после того, как его не станет.
Сделав короткий перерыв, чтобы сочинить стихотворение для рекламной кампании Burma-Shave (на плакаты оно так и не попало), Набоков вернулся к работе над «Лолитой» и закончил книгу в декабре 1953 года. Вера написала Кэтрин Уайт, поскольку Набоковы обещали, что The New Yorker увидит роман первым, но супруги понимали, что редактор вряд ли найдет книгу или хотя бы какую-то ее часть пригодной для публикации. Вера просила, чтобы Уайт никому не показывала рукопись или по крайней мере не говорила, кто ее автор.
Набоков считал «Лолиту» лучшей своей вещью на английском языке; теперь пришел черед Америки выставить ей оценку. Но учитывая подробные описания фантазий Гумберта и множество сцен, в которых они осуществлялись, Набоков не мог с уверенностью сказать даже, попадет ли когда-нибудь его шедевр в печать.
6К тому времени, как Набоков дописал историю философствующего извращенца и растленной им девочки, Александр Солженицын успел выйти из лагеря. За годы заключения он перенес операцию по удалению раковой опухоли, принял участие в печально знаменитой Экибастузской забастовке в Казахстане и узнал, что жена Наталья с ним развелась. Теперь Александр вновь обратился к усвоенным еще в детстве христианским идеалам. За восемь лет лагерей он узнал о советской системе больше, чем за все предыдущие двадцать шесть.
В феврале 1953 года Солженицына отправили на «вечное» поселение в Казахстан. Обреченный доживать век в тысячах километрах от Москвы, он ехал на поезде вместе с другими заключенными, потом шел пешком и наконец на попутном грузовике добрался до захолустного городка Кок-Терек, куда прибыл за два дня до смерти Сталина.
В первую ночь ссыльным разрешили лечь во дворе отделения милиции. Солженицыну, однако, было не до сна. Разглядывая тени лошадей под навесом и слушая, как в теплом воздухе ревут ишаки, он не верил своему счастью. Он ходил и ходил по двору всю ночь, свободный под звездами.
7Пока потенциальные издатели читали о ночных видениях Гумберта Гумберта («все вымаранное, изодранное, мертвое»), у Набокова уже полным ходом шел следующий роман. Оправившись от мук, в которых рождалась его нимфетка, Владимир сочинил более короткую и более простую историю, которая не должна была шокировать цензоров, и первые ее главы уже начал печатать The Ne w York e r.
Главным героем новой книги стал профессор Тимофей Пнин – русский эмигрант, неуклюжий и совершенно не приспособленный к жизни. «Очень интересная дискуссия» с таможенником на тему анархизма приводит к тому, что в свой первый день в Америке бедняга Пнин попадает в тюрьму на острове Эллис. Английский ему решительно не дается. Неодушевленные предметы – влекут и предают: кофеварка взрывается, а после того, как он умудряется сунуть туфли в стиральную машину, хозяйка квартиры запрещает ему даже подходить к этому устройству.
Ближе к концу повествования Пнин лишается места преподавателя в Вайнделлском колледже: оно достается рассказчику по имени Владимир Владимирович, который очень похож на Владимира Набокова и даже цинично признается, что так или иначе участвовал в каждом из ключевых событий жизни Тимофея Пнина. События приобретают совсем иной смысл, а огорошенный читатель остается в недоумении[9].
За смешной неловкостью Пнина кроется огромное горе. Его родители умерли в 1917 году от тифа, но самой страшной утратой для него стала гибель в Бухенвальде еврейской девушки Миры Белочкиной. Тимофей говорит со следователем в Вашингтоне, пытаясь узнать о последних минутах любимой, но его вопросы остаются без ответов. Он запрещает себе гадать, какой смертью умерла Мира: от заражения столбняком или инъекции фенола, а может, ее сожгли заживо или отравили газом под последним так называемым душем? Однако мысли о Белочкиной не дают Пнину покоя. Он вспоминает, как они целовались, и ее смерть снова и снова встает у него перед глазами.
Эта тема исторической трагедии проступает тут и там сквозь ироническую стилистику повествования. Вот еврейская пара, которая отклоняет приглашение на вечеринку, когда выясняется, что там будет профессор-ксенофоб. Вот этот неприятный профессор повторяет антисемитскую сплетню о женщине, которой нет среди гостей, но Пнин отказывается ему верить: он «слышал этот же самый анекдот лет тридцать пять назад в Одессе и даже тогда не смог понять, что в нем смешного». Рассказчик напрямую связывает Германию с «другим домом пыток» – Россией. А сам Пнин говорит, что однажды будет читать курс «О тирании», антологию страха и жестокости, от царя Николая Первого до колониальных ужасов Африки и геноцида армян. «История человека, – говорит Пнин, – это история боли».
Хоть Набоков и заявлял, что намерен сделать Пнина смехотворным, герой получился невероятно симпатичный и будоражил общественность гораздо меньше Гумберта. Впрочем, на пути к читателю у «Пнина» тоже возникли трудности. Если набоковская нимфетка была чересчур провокационной для страниц The New Yorker, то приключения профессора-эмигранта порой воспринимали как нечто слишком легкое или, наоборот, чересчур политизированное. Кэтрин Уайт приняла часть романа на публикацию, но журнал отказался печатать самую главную, пятую главу – о смерти Миры Белочкиной. По слухам, редакцию смутило обилие упоминаний о репрессиях и пытках в Советском Союзе, а Набоков отказался их убирать.
