Фредерик Мортон - Ротшильды. История династии могущественных финансистов
– Дэвид, – опасаясь подслушивания, Уоллис изъяснялась намеками, – а почему бы вам не поехать туда, где вы подхватили насморк в прошлом году?
Миссис Симпсон имела в виду замок Энсфельд, расположенный в окрестностях Вены и принадлежавший Юджину фон Ротшильду, брату Луи и старому другу Эдуарда и миссис Симпсон. Здесь Дэвид мог насладиться полным уединением, играть в гольф на принадлежавших барону площадках и говорить на своем любимом австрийском диалекте. Однажды здесь ему удалось справиться с легким недомоганием, а теперь предстояло пережить самый серьезный кризис.
– Я так и сделаю, – ответил король Эдуард.
На следующий день, 11 декабря, Эдуард больше не был королем. Не прошло и сорока восьми часов, как ворота поместья Ротшильдов распахнулись и пропустили черный лимузин. Сидевший в нем человек только что отказался от короны самой великой империи по самой романтичной причине. Все пять континентов с любопытством следили за событиями в доме Юджина Ротшильда. Энсфельд стал не менее известен, чем Майерлинг[11]. Это событие тут же обросло слухами и забавными сплетнями. Говорили, например, что бывший король, превратившийся в герцога Виндзорского, устраивал в замке роскошные приемы, а счета за свои развлечения посылал гостеприимным хозяевам. При виде счетов от экс-монарха у бухгалтеров вытягивались лица, и братьям-баронам, Юджину и Луи, это вскоре надоело. Они вышли из положения решительно и нетрадиционно, как и подобает Ротшильдам, обратившись в деревенский совет с просьбой избрать герцога почетным главой Энсфельда. Совет, конечно, не отказал, и теперь все счета направляли для оплаты непосредственно почетному главе, Эдуарду.
Но это только слухи. Герцог жил спокойно и уединенно, играл в гольф, а все его расписание строилось вокруг шести тридцати пополудни. Именно в это время для него освобождали специальную переговорную комнату (у Юджина было что-то вроде своей телефонной подстанции), все местные линии освобождались, и Эдуард мог спокойно разговаривать с Уоллис, которая все еще оставалась в Каннах.
Тем не менее пребывание почти мифического гостя в поместье сказалось на манерах высшего общества Центральной Европы. Когда герцог решил присоединиться к Ротшильдам и их гостям во время очередного званого обеда, все были шокированы. Бывший король носил черный галстук с мягким, а не жестким накрахмаленным воротником, как было принято. Этот факт спровоцировал нечто, похожее на взрыв, в области портновского искусства. Кроме того, Эдуард ввел еще одно новшество. По словам барона Юджина, именно он изобрел поздний завтрак, плавно переходящий в обед. Буквальный перевод придуманного им названия звучит как «завтрако-обед», то есть поздний и очень сытный завтрак. Герцог предпочитал начинать день именно такой трапезой, зато в полдень, когда все собирались на второй завтрак, он уже ничего не ел. Почин герцога с восторгом был подхвачен утонченной австрийской знатью.
В последний раз Австрия наслаждалась имперским блеском, и в последний раз представитель австрийской ветви Ротшильдов смог оказать гостеприимство, соразмерное своему имени.
Мартовские иды
Энсфельдские каникулы стали серьезным вкладом в дело укрепления престижа семейства Ротшильд, сам Луи, казалось, стал олицетворением феодальных традиций. Но стандартным его поведение назвать трудно.
В 1937-м, вскоре после отъезда герцога из Энсфельда, барон был в гостях у своего друга. Обед был в разгаре, когда за окном послышалось жалобное мяуканье. Ротшильд открыл окно, вылез на подоконник, обогнул стену по карнизу, забрал испуганного котенка и вскочил обратно в комнату. Все произошло так стремительно, что его не успели остановить.
Подобные подвиги Луи совершал и раньше. Он всегда был замечательно силен физически и отличался редким самообладанием. Его отец, Альберт Ротшильд, первым покорил пик Маттерхорн, а сам Луи поднимался на множество горных вершин и, если никакой вершины в данный момент под рукой не было, использовал для своих альпинистских подвигов городские здания.
В 1937-м ему было уже пятьдесят пять; карниз, по которому он шел, был на уровне пятого этажа, и, кроме того, уже стемнело.
– Барон, это – работа для пожарной команды. Зачем рисковать жизнью? – спросил его один из гостей.
– Привычка, милейший, – ответил барон с обычной холодной улыбкой.
Все поняли, что это означало. Немецкие армии сосредоточились на границе. Большинство из тех, кто оказался в таком же положении, как Луи, сочли за благо уехать. Его брат Юджин перебрался в свой парижский дом. Старший, Альфонс, скрылся за швейцарской границей. Но Луи продолжал оставаться в Вене.
С холодной лихостью Луи шел навстречу судьбе. Как ни странно, деловая жизнь в банке была активнее, чем когда-либо. По-прежнему его секретари усердно трудились в обитом шелком кабинете в Ренгассе. По-прежнему по средам хранитель Венского музея истории искусств завтракал у барона и проводил для него своего рода художественный семинар. По-прежнему по пятницам с утра к барону приходил профессор ботанического сада, нагруженный новыми любопытными экземплярами растений. По-прежнему по воскресеньям директор Анатомического института навещал барона и обсуждал с ним разнообразные диаграммы и книги по биологии.
По-прежнему дважды в неделю господин барон катался верхом на верном Липиззанерсе. Жизнь текла своим чередом, но друзья барона в жокейском клубе покачивали головами. Луи Ротшильд, глава Австрийского дома и живое воплощение еврея-капиталиста, вызывал особую ненависть фюрера. Зачем барону оставаться? Зачем превращать себя в живую мишень?
Такое поведение оправдывалось двумя причинами. И обе были династическими. Одна из них была скрыта от общества, знали о ней только сотрудники Луи, а всеобщим достоянием она стала много позже. Другая причина была всем известна и очевидна. Как глава Австрийского дома, Луи находился постоянно в центре внимания. Даже намек на его отъезд мог окончательно вывести из строя финансовую машину Австрии, которая и так работала с перебоями. Глава Дома Ротшильдов (мы уже сталкивались с подобными случаями) – это, прежде всего, принцип, а потом уже человек.
Барон славился стремлением к совершенству во всем, для него принцип превратился в догму. Он не стал переезжать ближе к границе. По требованию Гитлера канцлер Австрии отправился в Берхтесгаден, и в то же время Луи уехал из Вены, чтобы покататься на лыжах в Австрийских Альпах. Тем не менее, когда 1 марта 1938 года к нему в Китцбюхель прибыл курьер Французского дома Ротшильдов с предупреждением об опасности, Луи отложил лыжные прогулки и возвратился в Вену. Он не собирался бежать в Цюрих.
